Генеральный директор "Мэлон Фэшн Груп" Михаил Уржумцев: "Потенциал есть у всех"

Бизнес компании после стагнации 2016 года начал расти, за счет чего это произошло?

— Я не могу сказать, что 2016 год был провальным, он был нормальный и твердый в тех реалиях, в которых мы жили, у нас EBIDTA была около 7%. В 2017–м мы просто продолжили движение 2016 года. В 2015–м вышли на рынок с новой концепцией магазинов во всех наших брендах. И оборот, и общая площадь магазинов растут. В каждой концепции новый магазин в среднем в 2 раза больше, чем старый. Площадь увеличивается, при этом продажи с квадратного метра практически не падают.

Рынок вернулся к докризисному росту?

— Мне кажется, рынок нормально себя чувствует. Он, может быть, не растет сумасшедшими темпами, но и не падает, поэтому главная задача игроков — быть лучше на этом очень фрагментированном рынке. Фрагментированном, потому что у нас топ–10 игроков занимают порядка 12–16% рынка, а на развитых европейских рынках — 30%. Поэтому потенциал есть у всех, кто может быть конкурентоспособным.

А кого вы считаете своим прямым конкурентом?

— Все, кто продают женскую одежду. Мы за всеми сетями наблюдаем, в том числе иностранными, что-то черпаем, но креативная команда наших брендов и сама способна выдавать интересные и конкурентоспособные решения.

Есть ли у вас стратегическая цель стать таким же крупным игроком, как Inditex, например?

— Вне зависимости от того, есть Inditex или нет его, мы должны делать свою историю. Выход на новые рынки — это один из естественных шагов развития компании.

В Польшу мы вышли, чтобы попробовать себя на очень серьезном европейском рынке, там работают уже семь наших магазинов.

Вы довольны первыми результатами работы магазинов в Польше?

— В Польше у нас цены ниже, чем в России, как и у всех операторов, которые работают в обеих странах. Но мы понимаем, что пока не имеем там того веса, какой у нас в России, мы не открылись в тех местах, в которых нужно быть, поэтому ищем момент и будем пробовать дальше. То есть дело не в известности нашего бренда, а в том, что места с хорошим трафиком, хорошими продажами уже заняты другими операторами рынка. Чтобы получить их, необходимо время, уверенность и терпение, что мы сейчас и проявляем.

Мы рассматриваем разные страны, но понимаем, что надо двигаться поэтапно. Как только поймем, что в Польше дела наладились и можем спокойно концентрироваться на чем–то другом, мы это сделаем.

Какого прироста продаж ожидаете в этом году?

— В бюджете заложен рост на 23–24%. Оборот был 13,9 млрд рублей, сейчас план — достичь 17,2 млрд рублей по итогам года. Такой рост идет за счет открытия новых магазинов, релокаций и открытий больших форматов в тех торговых центрах, где у нас уже есть магазины, за счет прироста L–F–L (сопоставимые продажи. — Ред.), за счет увеличения онлайн–продаж. В общем, по всем направлениям мы хотим быть лучше и больше.

По первому полугодию у нас все идет согласно планам.

Новые магазины в каких городах будете открывать?

— Все города не смогу перечислить, но это будет и Центральная Россия, и Сибирь, и Урал. Любое место, в которое мы верим.

Покупать кого–либо не хотите?

— Если будет хорошее предложение, можно и купить. Но все жадные, покупатель не хочет много платить, продавец — дешево продавать. Хотя любой собственник делает бизнес, чтобы его продать. Наверное, есть люди, которые думают в момент организации бизнеса, что это на всю жизнь, но ситуация меняется. В конце концов есть хорошая поговорка: "Можно, я вас куплю? — Нет. — Тогда купите меня!" Чью–либо франшизу брать не будем. Таких предложений приходит очень много, но мы уже попробовали и поняли, что это не наше. Многие компании на этом выстроили бизнес, но у нас не получилось.

А вам самим не предлагают продать бизнес? Войти в состав инвесторов?

— Не могу сказать, что сегодня есть что-то конкретное. Пока люди чувствуют, что они и сами в состоянии работать, спрос и предложение редко совпадают по цене. Когда бизнес здоров и растет, сделок по покупке не очень много. Когда кто-то уходит совсем в минус и понимает, что сам никак уже не может, готов на все, тогда  сделки более реальны.

Почему производство одежды в России практически не развивается?

— В России есть фабрики, даже более–менее технически оснащенные, которые могут шить. Но мы знаем, сколько это стоит в Китае, и, когда видим российские цены, волосы на голове дыбом становятся. И даже если мы однажды договоримся по цене, нам нужно открывать новый департамент. По мне, чем проще бизнес, тем он эффективнее. Чем он сложнее, тем больше возникает в цепочке звеньев, которые могут лопнуть, и вся цепочка порвется. Нам проще поехать в Китай, где у нас есть офис, встретиться с поставщиком, показать ему, что мы хотим сделать, и забыть об этом, зная, что через 2 месяца это будет у нас. Мы не думаем о том, где взять ткань, где — фурнитуру, мы знаем, по какой цене мы делаем все сразу. И в этой цепочке занят один человек.

Но ведь есть валютные риски?

— Да, но эти риски никуда не исчезнут и в России, потому что вся ткань закупается за рубежом. У нас в стране не производится ничего конкурентного. Есть хорошие ткани для военных, хорошее сырье для спецодежды, но ничего близкого к тому, что вы носите, у нас нет. Чтобы это создать, нужны колоссальные вложения. Нужно терпение, воля и главное — мозги, кто это может сделать. С этими мозгами у нас, мне кажется, швах.

Но ведь в фармацевтике такой скачок произошел, в текстильной это невозможно?

— Мне сложно говорить о фармацевтике. В легпроме одним производством ничего не переломить, нужна инфраструктура. Например, чтобы сделать ткани, нужна не только ткацкая промышленность, но и развитая химическая. Нужна колоссальная воля на всю эту цепочку, колоссальные деньги, терпение и главное — люди, которые за это возьмутся. Я таких людей не знаю. У нас со швеями–то проблема. Их не найти в больших городах, потому что растущее поколение не хочет быть швеями. Знаю, есть производства на периферии, но пока никто из российских фабрик, к которым мы обращались, не может покрыть 100% нашего объема.

Тем не менее попытки вы делаете?

— Мы пробуем, но шить даже 20% нашего объема в России — это утопия. Я 10 лет назад говорил, что этого не будет, сейчас говорю, что этого не будет, но, может быть, в следующие 10 лет какой–то скачок произойдет.

Я думаю, что государству интереснее работать с лекарствами, с едой — эмбарго вводить. Потому что здесь отдача происходит быстрее.

Как вы относитесь к инициативе по маркировке одежды?

— Скептически. Намерение, конечно, благое, но с тем ли мы боремся? Для нас контрафакт не проблема. Я не считаю проблемой то, что кто–то покупает одежду не у нас. Человек покупает там, где ему лучше, а наша задача — чтобы ему было лучше у нас, а не в том, чтобы выставить ограничения, вынудив его идти к нам. Это искусственные ограничения.

А вас это коснется?

— Конечно. Это произойдет уже очень скоро, а информации, как это будет работать, практически ноль. Наверное, будем учиться на опыте обувщиков, которые активно лоббировали проект и уже с нового года начнут маркировать.

Вы можете уже сейчас оценить, во сколько вам обойдется эта система?

— Это не то, что убьет бизнес. Вопрос в бизнес–процессах. Если в какое–то звено нужно внести изменения, меняется вся остальная цепочка. Вот это больше беспокоит, а не материальная составляющая. Плюс человеческий фактор. Кто–то же наносит маркировку на изделия, здесь неумышленных ошибок не избежать. Как это будут потом проверять? Как мы можем проконтролировать процесс в Китае, Бангладеш, Индии, Турции, Узбекистане? У нас выпускается 14 млн единиц одежды в год, то есть 14 млн раз человек маркирует изделие. Даже если у вас собственное производство, безошибочным это невозможно сделать.

Какие меры поддержки от государства нужны отрасли?

— Мы в России всегда говорим – самая классная помощь – это чтобы бизнесу не мешали развиваться. И тогда бизнес был бы мощнее. Постоянные изменения - а только со следующего года это и маркировка, и изменения в сертификации, и увеличение НДС, манипуляции с курсом валют, не добавляют чувства стабильности и уверенности в завтрашнем дне, без чего развитие бизнеса невозможно.

Какая доля продаж у вас приходится на онлайн?

— Я был скептически настроен к онлайну, но он растет. Правда, к эффективности собственных интернет–магазинов на территории России я по–прежнему отношусь скептически, но маркет–плейсы работают очень хорошо. Больше половины объема онлайна мы продаем через них.

В целом весь онлайн в прошлом году занимал 7% наших продаж, в первом полугодии этого года доля выросла до 11%. Но свой интернет–магазин как витрину должна иметь каждая уважающая себя компания.

Вы поддерживаете инициативу по ограничению трансграничной торговли? Чувствуете давление иностранных магазинов?

— Я не знаю, что бы было, если бы их не было, поэтому и влияние мне сложно оценить. Я знаю, что Tmall – это не конкурент нашим сетям, там продается продукция другого уровня качества. Пока. Это скорее конкурент вещевым рынкам. В стране 40% всей емкости рынка – это вещевые рынки до сих пор. Доля сокращается, 10 лет назад было 60%, но и сейчас 40%. В дискуссии о снижении порога пошлин я не участвую, нам есть о чем подумать: как самим стать лучше. Если уповать на заградительные меры государства, то в конце концов сами деградируем.

Справка о персоне

Михаил Уржумцев

• Родился в 1970 году в Ленинграде. В 1994 году окончил Санкт–Петербургскую государственную инженерно–экономическую академию по специальности "инженер–экономист". В 1997 году — руководитель ООО "Курт Келлерманн Санкт–Петербург".
• С октября 2015 года — генеральный директор "Мэлон Фэшн Груп".

Справка о компании

АО "Мэлон Фэшн Груп"

• Год основания — 2005. Совладельцы: Eastnine AB, I. G. M. Manufactrust Limited, MFG Intressenter AB.
• Годовой оборот — 13 870,2 млн рублей (данные на 31 декабря 2017 года). Чистая прибыль — 731,6 млн рублей (данные на 31 декабря 2017 года).
• Активы — 553 магазина в семи странах.