Доля российского высокотехнологичного экспорта крайне мала. Космос мы уже потеряли, остались ядерные технологии и вооружение.
В 2009 году Дмитрий Медведев, будучи президентом, объявил экономическую модернизацию. Несомненно, что-то у страны получилось. Но, как показывает исследование группы экономистов из ВШЭ, уже к 2016 году Россия потеряла инициативу, а к 2018-му сильно откатилась по экспорту высокотехнологичной продукции.
Узкая специализация
Экономисты проанализировали группы товаров с передовыми производственными технологиями. Продукция, связанная с индустрией 3.0 (электроника, оборудование для IT), составила 63% объёма. Ещё 27% пришлось на товары, связанные с индустрией 4.0 (производство машин и оборудования с аддитивными технологиями, биотех, сложное медицинское оборудование и робототехника). Не вошедшие в эти две большие группы 10%, по методологии, включают в себя ядерные технологии, современные материалы, а также оборудование для аэрокосмической промышленности.
В целом доля экспорта таких "передовых" товаров в России за последние 20 лет сократилась. В 2002 году она составляла 4,5% от всей экспортной корзины, а в 2018-м — лишь 2,2%. Особенно сильно Россия сократила преимущества в аэрокосмической сфере: её доля на рынке сократилась почти вдвое (с 4,7 до 2,2%). Нарастить позиции удалось только в двух крупных категориях: в современном вооружении (рост доли с 4,3 до 18,5%) и в ядерных технологиях (с 35,4 до 41,7%).
"Российский профиль участия на мировых рынках очень специфичен и объясняется крайне высокой специализацией, — рассказывает соавтор исследования, ведущий научный сотрудник НИУ ВШЭ, директор Аналитического центра НИУ ВШЭ СПб Анна Федюнина. — Например, доля ядерных технологий в валовом экспорте в 40 раз выше, чем в среднем по миру. Мы успешны в очень локальных рынках, которые в мировом объёме высокотехнологичного производства занимают крошечные доли".
Мы в тупике?
Чтобы предположить, как будет развиваться ситуация, логично посмотреть на статистику по импорту: если страна завозит высокотехнологичные средства производства, со временем она может повысить и технологичность экспорта. Увы, не происходит и этого. Доля РФ в мировом импорте продукции индустрии 4.0 после девальвации 2014 года резко упала (с 2,1 до 1,6%). Объёмы импорта робототехники и вовсе стремятся к нулю, хотя внедрение роботов сильно стимулирует производительность. По разным оценкам, на горизонте 1–2 лет импорт робототехники ведёт к росту производительности в обрабатывающей промышленности на 4,5% (а в индустриях с высокой интенсивностью труда, таких как кожевенное производство, может превышать и 50%).
Нет надежды и на то, что модернизацию экспорта удастся провести за счёт открытых инноваций и стартапов. "Доля России в мировом рынке стартапов — лишь 0,4%, — указывает Анна Федюнина. — При этом российский профиль очень сильно отличается от стран–лидеров. У нас, например, в 9 раз выше доля стартапов в ядерных технологиях, чем в мире в целом".
"На мой взгляд, важная часть проблемы заключается в том, что российским производителям часто не удаётся масштабировать выпуск своей технологичной продукции, — дополняет Иван Любимов, старший научный сотрудник Института прикладных экономических исследований РАНХиГС. — Внутренний рынок не очень большой, а вовне наши технологичные товары преимущественно покупают на рынках ЕАЭС. Получать высокие доходы за счёт таких небольших рынков сложно".
Нельзя сказать, что российские производители и власти ничего не делают. Автопром, например, модернизировал линейку своих автомобилей. Многие агрегаты и блоки импортируются, а LADA стала частью мирового автомобильного концерна, напоминает эксперт. Но при этом в товарах российских производителей много ещё не прошедших стандартизацию (по требованиям ЕС, например) деталей, недостаточно качественных блоков, отсутствует международная сертификация, что затрудняет экспорт российских авто и других более сложных товаров на развитые рынки.
"Конечно, в этом определённую роль играет дефицит инженеров и другого человеческого капитала, — продолжает Любимов. — Но негативную роль играет и менеджмент компаний. И даже индустриальная политика, содействующая реиндустриализации, по моим впечатлениям, делает упор на импортозамещение. Как мне кажется, для неё главное — локализовать выпуск в России, технологически обезопаситься, а будет ли локализованная продукция экспортироваться — это периферийная задача. В этом случае нет стимулов добиваться высокого качества и функциональности в каждом звене технологической цепи. В состоянии КамАЗ конкурировать в России с Ford турецкой сборки? Ну и отлично. Но для экспортных целей такой подход не годится".
У кого учиться?
Мировой опыт подсказывает самые разные пути выхода из подобного тупика. Вариант первый — ставка на глобальные мировые корпорации по примеру Ирландии. Там смогли использовать налоговые льготы, чтобы завлечь мировых фармацевтических гигантов (Pfizer, Merck, Abbott). В итоге доля страны в биотехе за 15 лет подскочила с 2,8 до 13%.
Почти противоположный кейс подарила миру Турция, где модернизация шла «снизу», за счёт малых и средних предприятий. Если в начале нулевых доля страны в биотехе составляла 0,01%, то сейчас она выросла до 0,15%.
Хрестоматийным можно считать и пример Южной Кореи, которой в сжатые сроки удалось выбиться в топы высокотехнологичной промышленности за счёт тесной коллаборации производителей с университетами.
"Не менее интересным может оказаться опыт Вьетнама, куда в XXI веке привезли свои заводы Intel, Nokia, LG и Samsung, — рассуждает обозреватель ТГ–канала "Обнять — и в слякоть" Михаил Салтыков. — Очень быстро выяснилось, что политика протекционизма в пользу гигантов без одновременной помощи своим малым и средним предприятиям ведёт к новой проблеме: корпорациям не хватает местных поставщиков". На самом деле сегодня с такой проблемой уже сталкиваются и некоторые предприятия в России.
Продавайте услуги
Среди пилюль, которые прописывают российской экономике, всё чаще звучит экспорт услуг (об этом, например, говорят во Всемирном банке). Наращивать материальные средства производства стало дорого из-за девальвации, но в стране ещё остаётся хорошее образование (особенно школьное), что важно для сервисной экономики. Одновременно растёт востребованность услуг в цепочках поставок: например, промышленности всё чаще нужны цифровые решения.
В принципе, некоторый прогресс виден. Хотя доля услуг в российском экспорте все последние годы колебалась около 14%, изменилась его структура. В 2016 году основной компонентой были сервисы IT и телеком, на втором месте — транспорт, и на третьем — туризм. В 1995-м программисты были, наоборот, на последнем месте.
4 июня тема будет затронута на ПМЭФ на специальной панели "Экспорт технологий и образования". Стало быть, понимание остроты проблемы присутствует и на самом верху.
"Увы, пока Россия всё равно специализируется на более простых услугах, — констатирует Анна Федюнина (к следующему году её команда готовит комплексное исследование по этой теме). — Мне кажется, нужно выращивать компетенции там, где есть некоторый задел и уже есть спрос как минимум на внутреннем рынке. Это IT и телеком прежде всего. Из других — можно назвать конструкторские и инженерные услуги для предприятий промышленного комплекса. Например, химики жалуются: чтобы построить завод, надо привлекать или иностранных проектировщиков, или сразу нескольких отечественных. Ни одна фирма в России не готова предоставить весь комплекс услуг".
Можно, конечно, ничего и не менять. Но расчёты экономистов показывают, что тогда мы окажемся в группе стран, которая условно называется уже даже не "догоняющие", а "опоздавшие". Это значит, разрыв в уровне технологий станет настолько высок, что даже накопленный задел в уровне человеческого капитала не позволит перепрыгнуть эту пропасть.
Российская элита так жаждет подарить родной стране статус сверхдержавы — хочет ли она такого сценария для своей экономики?
