Поездки в Россию: Калуга.
Путешествие в провинцию — всегда шанс открыть совершенно нежданное. Но при этом неизбежно и сравнение c родной стороной.
Все, кто долго живёт, а тем более вырос в Петербурге, просто обречены на то, чтобы в любом новом городе проводить параллели с невской столицей. И искать в городе сцепленности, связи, ясный план. В русских городах это нелегко. Конечно же, не будь Екатерины II и "Комиссии для строений", создавших более–менее регулярные планы русских городов, всё было бы значительно хуже. Отчасти невольно помогали и войны. Как после Наполеона, так и после Великой Отечественной были попытки упорядочивания пострадавших городов. Но, увы, довести до конца ни тогда, ни потом не удалось.
А потому так и хочется связать все явные, но не склеивающиеся воедино попытки цельности. Калуга — не просто не исключение, но образцовый пример.
Есть и второе мешающее восприятию обстоятельство — мы так привыкли к улицам, к тому, что все дома в строй, что любое нарушение кажется нам слегка деревенским. Но зато возникает обаяние нежной провинциальности, схожее с тихими московскими улочками — с Пречистенкой, Остоженкой и другими. Пара домов в ряд, а дальше пауза и палисадник. А дальше ограда, а потом просто пустота. Летом, ясное дело, это шанс ловить кадры наподобие поленовского московского дворика — уютно до патриархальности, идиллически тихо, благодать. Зимой нужен стойкий снег, скрип и мерцание снежинок на солнце. Но и в межсезонье обаяние есть.
Екатерина помогла
Допетровского в Калуге как раз мало — пожары XVII века всё зачистили. Выжило лишь несколько церквей, некоторые лучше, другие скромнее, только одна была открыта в советское время (Георгия "за верхом"), а оттого там всё и дышит стариной, а не сверкающим новорусским благолепием. Правда, церкви очень здорово стоят и манят в свои районы то голубым, то розовым.
За Калугу по–настоящему принялись только при Великой Екатерине. Она ненадолго сделала город в 1776 году центром наместничества, и за его план отвечал прежде работавший в Твери Пётр Никитин. Он придумал не только общую схему, но был автором и центрального ансамбля. На берегу реки он нарисовал гигантскую букву "П", естественно превратив её в Присутственные места. Хотел выходящие к высокому берегу рукава соединить, но не успел. А так как задумано было размашисто, то всю громадную середину превратили в сад, потому и "П" пропала, не разглядеть.
Кажется, что просто здания так расставлены по сторонам сада. У них и правда очень хороши арки на просвет. А посередине сада решили соорудить главный собор, естественно, классический. Строил его следующий главный архитектор Калуги — Иван Ясныгин. Собор он решил наделить очень широким куполом 17 метров в диаметре. С грехом пополам с большими задержками за 33 года достроили. Идея была милая. Но результат настолько неправильный, что просто образцово провинциальный.
А дальше над рекой Окой поставили лишь Благородное собрание, больше ничего по–настоящему на речной простор не вышло. Зато рядом был Березуйский овраг, перерезавший город, и тут классическое воображение Никитина не упустило своего — над узкой расщелиной вырос просто древнеримский акведук. Сейчас он с перебором зарос деревьями, стоило бы почистить. Уж коли Рим, так надо зримый.
Зато на главной площади поставили Гостиный двор. И неизвестный автор, явно насмотревшись баженовского Царицыно, сделал на свой лад. Получилась неоготика из рук местных кружевниц. Трогательная и умилительная. Зато с настоящими русскими цитатами — бочонками столбиков по бокам ворот. На этой же площади потом и обком партии поставили (теперь — правительство области).
Крепкое купечество
Но добротного старенького Ленина (вариант нашего перед Смольным авторства В. Козлова) застенчиво убрали в скверик, а на его место — Ивана III. Более абсурдной статуи — поискать: он похож на скалолаза, взбирающегося в горку. А на альпенштоке невиданная птица сидит — до двуглавого орла не доросла, так хоть крылья нарастила.
Но лучшее в Калуге — купеческий классицизм. Дворцов нет. Сначала удивляешься, а потом доходит: имения в губернии были у лучших семейств, а зимовали в Москве, лишь на балы в Дворянское собрание изредка летом съезжались. Потому самые хорошие дома — купеческие. Есть два абсолютных шедевра, оба теперь музеи, оба 1800–х — на уровне лучшего московского ампира.
Сохранились даже росписи внутри дома Кологривовой — и даже настоящие, только чуть с перебором подреставрированные после войны.
Но есть и другие отличные домики, ходишь от холмика к холмику и то новую церковь, то новый особнячок найдёшь. В одном из них жил в пленении Шамиль, так что и такое в Калуге бывало.
Во второй половине XIX века Калуга захирела, торговля ушла на нет, потому богатого историзма нет, есть пара образцов неоклассики 1910–х. Но всё так небрежно раскидано, то тут, то там.
И Корбюзье, и позднее барокко
Славу в XX веке принёс Константин Циолковский, есть и его трогательный домик–музей, есть и отличный Музей космонавтики 1967 года — одно из лучших сооружений советского необрутализма в духе позднего Корбюзье, на самом высшем уровне, с вписанной в объём ракетой и с лентой движения экспозиции — чистая линия опять же в духе виллы Савой Корбюзье.
А перед этим сталинское восстановление в 1940–е (в войну город несильно пострадал, был взят ненадолго) добавило мощи главной улице и подарило городу колонный театр. А дальше всё опять затихло. Как это склеить — неясно. Как сохранить обаяние улочек — понятнее. Однако на это надо и много вкуса, и много терпения и умения встраиваться. Но пока цело.
Среди множества церквей есть два шедевра. Первый — церковь Космы и Дамиана, завершённая в 1794–м. Не классицизм, а позднее барокко — и пятибашенное. Представьте, что главы нашего собора на Владимирской сомкнули вместе очень плотно, густо–густо. Других таких русских церквей не знаю. Барочная фантазия на уровне Борромини.
А вторая — у аэропорта Грабцево. Церковь Успения начали строить в 1722–м четырёхлепестковой, как нашу Чесменскую позже. А рядом в конце века добавили неоготическую колокольню и античный храмик второй церкви. Комплекс дивный. Правда, почти руина, но в этом и обаяние. От аэропорта, куда от нас летают прямые самолёты, четверть часа езды. Ну а овраги и широченные склоны Оки неизбежно гончаровский "Обрыв" навевают. Заодно и перечитайте. Чем не занятие на Новый год?
