Понятие силы изначально стояло в центре современного политического и социального дискурса в России. Это и сила государства, способного реализовать свою волю по отношению к другим странам; и сила системы управления, способной "замочить в сортире" любого внутреннего врага; и сила пропаганды, заставляющей миллионы людей пренебрегать реальностью; и сила денег, решающих любые вопросы; и сила традиций, возвращающих общество из современности в Средневековье. Неологизм "силовики" не мог не родиться именно в наше время — он идеально отражает суть той группы, которая находится в России у власти: в стране нет политиков, так как нет свободных выборов; нет правоохранителей по причине отсутствия права; нет предпринимателей из–за исчезновения конкуренции и частной собственности. Есть только люди, узурпировавшие силу, и подданные, которые этой силе должны подчиняться.
Подобные системы не являются исторической редкостью. Особенностью нашего времени, однако, выступает то, что люди намного меньше, чем прежде, считают подчинение силе естественным. В XIX веке европейцы правили миром, который практически не оспаривал их доминирования; в XX и XXI они позорно бежали из Анголы и Вьетнама, Афганистана и Сомали. На силу сегодня отвечают жестким, а порой отчаянным сопротивлением всюду, и потому для существования диктатуры необходима более сложная система, чем сотни лет назад.
Современная российская элита, пусть и неосознанно, приняла во внимание этот исторический вызов — и нашла на него ответ. Для того чтобы власть силовиков воспринималась как нормальная, она пытается сделать силовиком любого, от кого в обществе что–либо зависит. Она учит людей воспринимать победы дедов как свои; трактовать позорную войну против братского народа как повод для гордости; находить в обществе врагов, которых можно безнаказанно травить и унижать; относиться как к рабам к любым подчиненным; в бытовых ситуациях унижать более слабых, в том числе прежде всего женщин и детей. Для того чтобы правящая элита могла пользоваться своей силой, необходимо возведение насилия в повседневную практику. Именно в этом случае власть и народ окажутся дополняющими друг друга.
Сегодня мы все пожинаем плоды этого масштабного социального эксперимента. Множатся неконтролируемые полувоенные формирования, на которые власть закрывает глаза; полиция и суды назначают все более жесткие наказания недовольным; озверевшие мужчины убивают и избивают своих жен и подруг — и при этом государство продолжает открыто петь осанну насилию, пренебрегать юридическими нормами, возвеличивать "традиционные" (читай — возникшие до эпохи правового государства) ценности. Недовольные новой реальностью могут либо смириться, либо уехать — но победить сложившуюся систему нельзя, о чем власть постоянно напоминает людям очередными репрессиями и ограничениями.
Способно ли российское общество опомниться? Я не стал бы делать на сей счет оптимистических прогнозов. В ситуации, когда основой самоуважения для человека становится его способность унизить ближнего или продемонстрировать свою власть над ним — а именно это лежит в основе жизненной стратегии российской бюрократии, кодекса поведения внутри армии и военизированных структур, а в последнее время даже отношений в российских семьях, — очень сложно найти точку опоры, чтобы попытаться развернуть сложившийся тренд. Не мораль и право, а сила и насилие стали приводными ремнями социальных лифтов, и что с этим делать — сегодня не знает, пожалуй, никто.
Угрожает ли такой порядок правящему режиму? На мой взгляд, нет. Выпустив наружу содержавшиеся внутри по большей части неуспешных постсоветских людей агрессивные инстинкты, власть может их не бояться, так как в обществе имеется слишком много тех, на кого они могут быть выплеснуты с куда меньшим риском, чем на государственный аппарат. Апология силы в то же время является проклятием слабости — и можно не сомневаться, что в обозримом будущем меньшинствам всех видов, от женщин до либералов, от людей нетрадиционной ориентации до представителей нетитульной нации, от интеллектуалов до адептов альтернативных конфессий, придется вдоволь хлебнуть лиха; как можно не сомневаться и в том, что, учитывая историческую склонность нашего населения к позитивной самоорганизации, эти воображаемые меньшинства никогда не сплотятся в действенное большинство, каковым они на самом деле являются.
Сила, ставшая сегодня повсеместной заменой права, разрушает российское общество. Насилие, ее неизбежный продукт, разрушает личности россиян. В сложившейся ситуации процесс деградации может быть остановлен только внешними факторами, девальвирующими "достижения" силовой "элиты". Унизительные внешнеполитические поражения, экономическая и финансовая катастрофа, неспособность справиться с элементарными проблемами — все это может оттолкнуть общество от элиты и заставить усомниться в правильности избранного пути. И если это случится, то реформаторам будущего стоит помнить, что воспитание культуры ненасилия и гуманизма важнее всех рыночных реформ и чистоты демократических процедур. Последние легко отступают перед авторитаризмом и фашизмом, тогда как первая имеет более глубокие корни. Как этого достичь? У меня нет на это готового ответа.
Хотя… Когда этот текст был уже готов, но еще не был отправлен в редакцию, я вышел в магазин, находящийся на углу моего многоквартирного дома в Вашингтоне. Здесь уже готовятся к празднованию Рождества, и около стойки консьержа повесили объявление, призывающее жильцов собрать детские игрушки на подарки малоимущим семьям. И мне подумалось, что второй пункт из памятки о том, какие игрушки не принимаются в пожертвования, говорит о нормальном обществе больше, чем любые конституции, законы и билли о правах. С него, вероятно, когда–то придется начать и будущим российским реформаторам. Он звучит так: "Nothing with a military, weapons or law enforcement theme".
