Помню, как в первый раз в детстве попал в Ленинградский зоопарк. Был в восторге, потому что: а) никогда в жизни не видел живого медведя, б) никогда в жизни не видел живой лисы, в) никогда в жизни не видел живого жирафа… И далее. Детям в советское время не приходилось задумываться о том, почему мишка грустный. Разве что в мультфильме.
А сейчас моя дочь обязательно спросит, почему мишка тоскует. Причем ответ "потому что мишке тесно" будет принят, как авторитетный. Мишка не читал заметок о том, как престижно иметь в Москве временное пристанище аж 8 м2. Он не хочет в Москву, он живет в Петербурге. Живет так, как позволяют параметры нашего давно устаревшего зоопарка.
Даже не думаю придираться именно к нам. Год назад ехали в Германию — в Лейпциг и Берлин. И там и там собирались смотреть животных, с трепетом ожидая похода в знаменитый берлинский зоопарк и мало что зная о лейпцигском. В итоге в столице зверей пришлось жалеть. Для нас, двуногих, круто осознавать, что место живо с 1844 года. Но берлинские слоны самым диким (как и положено) образом завидуют тем, что в Лейпциге. Восточнонемецкий город обещает невероятные приключения в джунглях уже с вокзала. Все оказывается правдой: павильон с тропическими лесами и лодками, пространство для обезьян размером с небольшой аэропорт, трехкомнатная квартира с бассейном для слонов с видом на окна жилых домов за забором, степи и пампасы для антилоп и жирафов. Настоящий национальный парк в центре Европы, ставящий под сомнение эксклюзивность какого–нибудь Сиднея, где природа велела отдавать животным внушительные территории под открытым небом.
На фоне подхода Лейпцига устаревает даже формат пражского зоопарка, который лет десять назад казался передовым: дикие козы там до сих пор бродят по натуральным склонам и, пожалуй, чувствуют себя наиболее козырно из всех обитателей. Но преимущество немцы получили, как ни странно, в виде компенсации за смутный исторический период. Слишком много осталось свободных пространств, которые необходимо чем–то заполнять. Гораздо больше, чем в городах, максимально сохранивших свой первоначальный облик. Берлинский же зоопарк становится тесен и для людей, и для животных. Исторический облик — это важно, но зоопарк — слишком специфическая история. Чтобы понять какая, достаточно посмотреть в глаза льву из Петербурга. Ведь мало что выглядит печальнее, чем побежденная воля дикого животного. Он у нас уже не царь зверей, а король Лир.
Если почитаете последние отзывы посетителей, найдете недоумение: в моем, мол, детстве были и слоны, и верблюды, а сейчас их нет. Но, чтобы они были, их можно поставить разве что этому льву на голову. Элементарно нет места, а те, для кого оно есть, с большим удовольствием убежали бы в чащу. Наш зоопарк продолжает выполнять ту же функцию, что требовалась в мои 4 года, — предоставить факт встречи с кумиром из сказок. Тогда как в современном понимании это и возможность провести тут весь день, и наблюдение за животными в течение долгого времени (в том числе и научное), и проведение мероприятий и акций. Нет сомнений, что сотрудники зоопарка любят животных и делают все, чтобы держать их в относительном порядке. Но все эти уборки и кормления выглядят как всего лишь система жизнеобеспечения, от которой никакой радости животным и все меньше — посетителям.
Вокруг Петербурга достаточно бескрайних просторов, даже в приличной близости как к городу, так и к природе. Вопрос о перевозе диких животных в новый дом можно решить, как только кто–то завоет волком особенно громко. Чтобы территория старого зоопарка не страдала от незаслуженной обиды, там можно оставить менее прихотливые виды: птиц, мелких зверей — и сделать научно–популярный центр. А параллельно развивать за счет современного пятизвездочного отеля для фауны какой–нибудь новый район, остро в этом нуждающийся.
У нас ведь могут все. Даже пустить по реке крокодилов. После чемпионата мира в этом уж точно нет никаких сомнений.
Иван Жидков, главный редактор Sportsdaily.ru, специально для "ДП"
