Хорошо сделанная работа часто вызывает в ответ уважительное молчание: когда к увиденному (услышанному, съеденному, взятому в руки) ни прибавить, ни убавить, любые слова звучат неубедительно. Спектакль Дмитрия Ренанского и Дмитрия Волкострелова "Художник извне и изнутри: Понтормо / Вазари / Ипполитов" в лофте Дома–музея Ф. И. Шаляпина — из числа таких отлично сработанных вещей. Содержание и форма, замысел и смысл, исполнение и антураж так искусно сбиты, сочленены и сконструированы, что прекрасно объясняют сами себя. Остается только призвать дорогого читателя на следующие показы — благо проект, объехавший четыре российских миллионника (Нижний Новгород, Казань, Пермь, Екатеринбург), добрался наконец до родного Петербурга и утвердился в этой квартире. Но, прежде чем беззастенчиво рекламировать новую головоломку от Театра Post, следует кое о чем предупредить будущего зрителя.
Исходные данные таковы: последняя большая работа художника Якопо Каруччи Да Понтормо — фрески для флорентийской церкви Сан–Лоренцо. Монахам XVIII века opus magnum авангардиста XVI столетия разонравился, и фрески они сбили. От шедевра остались рисунки на полях дневника, который Понтормо вел, как раз когда работал в церкви Сан–Лоренцо, в 1554–1556 годах (2 января 1557–го он умер), и пара абзацев в жизнеописании "первого искусствоведа" Джорджо Вазари, написанном спустя 10 лет после кончины художника. Есть еще блистательная книга Аркадия Ипполитова 2016 года, в которой жизнь и творчество Понтормо даны в жанре "синхронного комментария" к тексту Вазари и его личному дневнику.
Дело происходит следующим образом: вы попадаете в выставочное пространство на первом этаже шаляпинского дома — голый кирпич и руинированная потолочная лепнина служат единственными и весьма удачными декорациями. На пюпитрах по стенам вместо нот — фигурно сверстанные тексты Вазари, из колонок вместо музыки звучат комментарии Аркадия Ипполитова. Их в случайном порядке читают соратники автора в интеллектуальных битвах наших последних дней — Павел Гершензон, Ольга Манулкина, Сергей Полотовский, Настасья Хрущева… Сплетение голосов, говорят, организовано в форме фуги с интермедиями, но заметить это — как и вчитаться в тексты–картины — вам не успеть. Артисты Театра Post Алена Старостина и Иван Николаев уже расставляют стульчики: фланирующая вернисажная толпа автоматически организуется в чинных посетителей концерта. Усевшись вместе со всеми, вы будете слушать дневник. Целиком. Смотря на одинокую горящую свечу (о которой Аркадий Ипполитов пишет кое–что важное еще в предисловии книги, не забудьте глянуть экспликацию у входа) и изредка мигающие на экране рисунки Понтормо. Дальше тишина.
Если "Художник извне" — это тьмы толкований (точных, неверных или даже намеренно лживых), то "Художник изнутри" — это методичные записки пожилого, не слишком здорового человека о том, что он ел на ужин, как себя в результате чувствовал, какая была погода, какую руку, ногу, голову нарисовал сегодня. Алена Старостина читает даты, Иван Николаев невнятно, под нос (не декламировать же с большой актерской подачей то, что написано для себя) бубнит ритмичное "на ужин яичница и салат", "ужинал дома", "обедал и ужинал у Бронзино". Изредка всполохи свежей информации: "Умер Тассо", "Пьетро и Бронзино подрались, не знаю почему". Проникнуть, так сказать, в "творческую мастерскую" художника с помощью его дневника не получится. Впрочем, при ближайшем рассмотрении столь же герметичным оказывается и облако слов, окружающее гения XVI века, многие творения которого утрачены, а детали биографии — вовсе неизвестны.
Мотив потери и поиска — негромкий, но самый настойчивый лейтмотив спектакля. Каждый услышит в нем свои обертона: поиск ли это исторической правды или правды искусства, попытка ли это проникнуть в тайну гения, в тайну жизни Другого, или просто в тайну жизни — она останется безуспешной. Но будет совершенно небесполезной, как в этой самой жизни.
