Писатель Андрей Рубанов рассказал "ДП", как он работал над сценарием "Викинга"

Андрей, вас удивила столь бурная реакция прессы и публики на "Викинга"? Казалось бы, ну блокбастер, ну про нашу древнюю историю — что ж стулья-то ломать?

— Сначала — да, я удивился, и не только я. Потом мне один опытный продюсер объяснил, что гневная критика фильма — реакция не на само кино, а на мощную рекламу по Первому каналу. Когда идет такая накачка, у людей возникают завышенные ожидания. Чтобы объективно судить фильм, надо подождать, пока пройдет мировой прокат, премьеры в Германии, в Китае и так далее. Может, будет и какая-то фестивальная история. Скоро в России выйдут другие фильмы сходной тематики, например "Легенда о Коловрате", — можно будет сравнить. В общем, время покажет, что такое "Викинг".

Как, собственно, происходила работа над сценарием? Приходилось ли сценаристу наступать на горло собственной песне?

— В продюсерском кинематографе нет такого понятия, как "наступить на горло" и т. д. Сценарист пишет то, что ему скажут. Если не напишет, с ним расстанутся и наймут другого.

А вообще автор сценария самостоятелен настолько, насколько сам себя поставит. Великий Эдуард Володарский (сценарист почти 100 фильмов, в том числе "Свой среди чужих, чужой среди своих", "Мой друг Иван Лапшин" и "Проверка на дорогах". — Ред.), допустим, писал первый вариант сценария, ни с кем не советуясь, затем отдавал его, получал оплату и уходил. Затем другие люди, редакторы и режиссеры, переделывали и резали написанное без участия автора. Маститые сценаристы, топовые, могут так делать. Я не маститый, я так не могу. И потом, лично мне кино нравится именно как производство, как коллективная работа. В литературе я самостоятельная единица, а в кино — просто еще один парень с ноутбуком.

К моему мнению прислушивались, но все решения принимали продюсер и режиссер. Когда я пришел на проект "Викинг", история была уже придумана, план готов, мы работали втроем по этому плану, шаг за шагом. Работа над сценарием заняла полтора года. Никакой церковной цензуры не было, РПЦ не участвовала в финансировании фильма. Мы работали исходя из личного понимания христианства. Я человек достаточно религиозный, режиссер Андрей Кравчук — тоже. Если с кем из священников и советовались, то только с нашими духовниками.

Что стало в этой работе самым сложным?

— Мы очень хотели реконструировать языческое сознание. Надо понимать, что в дохристианском мире человек не выбирал свою судьбу. Все было предопределено, жизнь двигалась по кругу, подчиняясь принципу коловращения. Береза родит березу, волк родит волка, князь родит князя, воин родит воина. Мир управлялся законами крови. Точно так же, через пролитие жертвенной крови, происходила и коммуникация с богами. Морали в нашем понимании не существовало. Воин убивал врага, а затем мог убить и его детей, чтобы они не отомстили, когда вырастут. Это было нормально. Только христианство дало человеку выбор: он сам взвешивал, вершить ли ему добро или зло. Христианство победило, потому что было для той эпохи передовым, наиболее современным способом постижения мира.

Работают ли американские учебники по сценарному мастерству в российских реалиях?

— Все учебники работают. Особенно если помнить, что сами американцы учились у Станиславского и Михаила Чехова. Обучение и переобучение, повышение квалификации — обязательный элемент любой индустрии. В кино все непрерывно учатся. Учебники лежат в офисах всех студий. Люди учатся, уровень нашего кинопроизводства вырос.

Часто ли вы писали поперек тому, что написано в этих самых учебниках?

— Как раз сценарий "Викинга" сделан без шаблона, поперек учебника. Владимир совершил множество злодейств. Он плохой человек, ему трудно сопереживать. На протяжении всего фильма он занимается тем, что спасает свою жизнь. Если он не расплатится со скандинавскими наемниками, они его убьют. Если он не поведет отряд в поход за добычей, его задушат свои же. Он орудие судьбы, он дезориентирован, у него ничего не получается. Старый мир тянет его в одну сторону, но он вдруг решает пойти в другую. Это разобранный герой, это раздражает зрителя. Но он таким и задуман.

Один из постулатов американской сценарной школы: герой должен меняться по ходу каждого эпизода, входит в эпизод одним, выходит другим и в итоге радикально преображается в целом к финалу. Мне показалось, что Владимир-то как раз не меняется по ходу фильма, он и в начале рефлексирует, и видно, что убивать и грабить — это, в общем, не его. Он этим занимается без удовольствия. Он с самого начала самим своим внутренним устройством готов к принятию христианства. В этом смысле герой Суханова Свенельд, от имени которого и рассказана эта история, прав — люди не меняются. Или все же меняются?

— Владимир изменился. Отверг старых богов. Принял нового. Может, не принял, но шагнул в этом направлении. Его судьба до того — движение по кругу. Откопал бога, принес ему жертвы — ничего не изменилось. Что делать? Закопать Перуна, откопать Велеса? Зарезать не одного мальчика, а пятерых? Вот он находит смелость выйти за пределы круга. Да, он с самого начала немного иной, чужак. Викинг. У него есть жена, у него есть друг, у него есть враг, наконец. Но Владимир чувствует, что есть что-то вне привычного круга.

Что, извините за кощунственный вопрос, может прийти на смену христианству?

— Христианство еще постоит. Не знаю, как католическое, а наше, ортодоксальное, постоит. Мы люди в вере крепкие.

Взятие Корсуни с самого начала предполагалось в фильме или этот эпизод оказался включен в сценарий позже, когда стало ясно, что без него не обойтись?

— Как же обойтись, если Владимира крестили в Корсуни? У нас были написаны большие сцены, осада, строительство насыпи, подкоп под эту насыпь, морские бои, "греческий огонь". Все это в фильм не вошло — по финансовым соображениям. Но без похода на Корсунь фильм не был бы законченным произведением. Надо было показать, к чему стремился Владимир, куда он повел свой народ, как именно выглядели достижения цивилизации в X веке.

Насколько современен Владимир (я имею в виду, конечно, персонажа, а не реального человека)? Чему современный политик может (если может) у него научиться?

— Однозначно политикам нельзя учиться своему делу, используя художественные фильмы. Владимир к современности не имеет отношения, он — варвар. Он наш отдаленный предок. С нами (и то далеко не со всеми) его роднят только физическая красота и витальность.

На просмотр фильма с Владимиром Путиным вас приглашали?

— Конечно нет. На "Викинге" работало три тысячи человек, всех не пригласишь.

Американское кино, насколько известно, вытащило страну из Великой депрессии. Почему этого не случилось у нас?

— Случилось, и еще как. Советское кино помогло людям пережить тяжелые годы, индустриализацию, войну, послевоенный голод. Оно дало миру классиков этого искусства: Эйзенштейна, Тарковского, Германа, и мы ими гордимся. А современное российское кино всего лишь борется за место под солнцем, пытаясь урвать крохи как раз у кино американского.

Я имел в виду, почему кино не вытащило нашу страну в начале 1990-х.

— А оно и вытащило, только это не наше, а американское, которое показывали в частных видеосалонах. О роли того кино в перемене настроений нации уже много написано. Те боевики из видеосалонов и меня изменили тоже. И моих друзей. Показали, каким может быть мир и люди в этом мире.

Что вы узнали о самом себе, делая этот сценарий?

— Когда пишешь большую вещь — она тебя меняет. Это не я придумал. Ты делаешь работу, работа делает тебя. Такова психология творчества. Что я узнал? Что не боги горшки обжигают. Шесть миллионов посмотрело фильм "Викинг". Десять миллионов посмотрело сериал "София". Обе работы получились яркие, полемические, имели успех. Значит, я все сделал правильно.

Вы говорили, что пишете только о том, что испытали сами. Но сценарист все-таки не может сочинять только о себе, тем более делая историческое кино. Насколько болезненным был такой слом в философии работы?

— Конечно, приходится собирать материал, сидеть в Интернете, разговаривать с экспертами, ездить по музеям, на места событий. Пропитываться материалом. Это обязательное условие. В моем случае еще веселее — я сшил из кожи несколько предметов одежды и обуви, по технологиям X века, то есть используя только нож и шило. Это очень помогло. Мыться щелоком тоже пришлось. Хорош любой прием, погружающий тебя в эпоху. Все равно самое страшное и в кино, и в литературе — это наврать. Все что угодно, только не вранье. Наконец, главное — пишешь всегда из себя, опираясь на собственный опыт и здравый смысл. Если нет собственной уникальной авторской позиции — лучше не браться за работу.

Повлияла ли работа над сценарием "Викинга" на текст нового романа "Патриот", который cкоро должен выйти? Я прочел текст в верстке, и мне кажется, при желании можно уловить параллели в действиях героев, в их психологических характеристиках.

— Повлияла непрямым образом. Я за несколько лет написал десяток сценариев. Когда вернулся к литературе — больше знал о литературе. Больше стал ценить язык, рефлексии. То, что не передается средствами кино. Почему вообще люди читают книги, если есть кино? Потому что книга учит думать, составлять умозаключения, формулировать мысли. Книга упражняет разум. А герои — да, у меня одни и те же. И в кино, и в книгах. Они действуют, они переделывают мир и ничего не боятся.

Какой реакции вы ждете на этот роман?

— Ничего не жду. 12 книг написал. Чего ждал — давно дождался. У меня есть свое личное понимание, каким должно быть искусство литературы, художественной прозы. Вот это понимание я и исповедую. Как отреагируют люди — вопрос не главный. Важнее то, что не было у нас в России романа, который описывает отношение людей к возвращению Крыма и войне в Донбассе. "Патриот" — первая книга о новейших временах. Первая книга, которая говорит о разделении людей XXI века на два политических лагеря. Первая книга о том, как мы приняли — или не приняли — войну за Русский мир.

Подписывайтесь на канал ДП в Телеграме , чтобы первыми узнавать о важных новостях экономики, бизнеса, политики и общества!