Историк Лев Лурье вспоминает о том, какой юбилей ожидает нас в 2017 году, и замечает, что в Петербурге, перевернувшем 100 лет назад историю человечества, никаких событий по этому поводу не намечается.
В следующем, 2017 году нас ожидает юбилей, который заставит миллионы людей во всем мире вспомнить Петербург. Будут отмечать вначале столетие свержения самодержавия, а потом — октябрьского переворота. В Петербург приедут разноязыкие телевизионные группы, в Берлине, Оксфорде и Нью–Йорке состоятся представительные научные конференции, выйдут монографии — и фундированные, и популярные.
Между тем никаких событий в городе, перевернувшем 100 лет назад историю человечества, насколько известно, не намечается. Ни круглого стола знаменитых историков со всего света. Ни открытых диспутов "правых" и "левых" о причинах и следствиях произошедшего.
Нет у нас теперь открытой библиотеки Екатерины Гордеевой и Николая Солодовникова, вернее есть, но не на берегах Фонтанки, а в Риге. Уже нет в живых крупнейших специалистов по революции наших земляков Олега Знаменского и Виталия Старцева. Интересующимся остается покупать Николая Старикова, который считает русский народ быдлом, обведенным вокруг пальца масонами, немецкой разведкой и агентами Ми–6.
Понятно, что малый и "гаражный" бизнес найдут как заработать на юбилее. В Петербурге есть "Аврора", Смольный, Финляндский вокзал с паровозиком, музеи–квартиры Елизаровых и Аллилуевых, Разлив, площадь Восстания. Покажем и расскажем.
Проблема же в том, что события, имевшие и имеющие решающие значение для истории страны, никак не отрефлектированы. В Петербурге — Петрограде — Ленинграде случилось в XX веке три с половиной "майдана": Кровавое воскресенье на Дворцовой, Февральская революция на Знаменской, протест против сноса "Англетера" (у этого события в 2017 году свой юбилей — 30 лет), и оборона Мариинского дворца в августе 1991–го.
Почему и как февральский майдан в 1917 году победил так стремительно и сравнительно бескровно (в отличие от киевского 2013 года)? Почему убежденный монархист Георгий Иванов писал о тех днях: "Не изнемог в бою Орел Двуглавый, А жутко, унизительно издох"? Почему подавляющее большинство великих князей, придворных, политиков — монархистов, генералов в одночасье предало государя? Непонятным останется, почему февральскую революцию поддержали все без исключения "властители дум" — от Василия Розанова и Ивана Бунина до Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама?
Как маленькая, неизвестная стране секта большевиков сумела за 8 месяцев разложить армию, подорвать доверие к большинству политических партий страны, обвести вокруг пальца Временное правительство и 74 года управлять превращенной в СССР Россией?
Боюсь, что большинство сойдется на мысли о том, что революцию произвели Шариковы и Швондеры, составлявшие большинство населения страны. Впрочем, напомню, и профессор Преображенский не был белым подпольщиком, а не без удовольствия обслуживал желавших повысить потенцию большевистских боссов. Снова появятся проповедники язычества, считающие, что все наши напасти происходят от мумии Ленина, памятников ему и оттого, что мы все не стали на колени и не покаялись за Февраль и Октябрь.
И с Октябрем не так все просто. Как красные смогли победить высоко мотивированную, руководимую выпускниками Академии генштаба, генералами и офицерами, белую армию? Как они сумели (в отличие от наших посткоммунистических правителей) собрать в одном государстве почти всю Русскую империю? Почему именно в 1920–е годы появилась мощная советская наука, стали знаменитыми Андрей Платонов, Исаак Бабель, Борис Пастернак, Михаил Булгаков, Сергей Есенин? Как коммунисты создали мощные социальные лифты, позволявшие, к примеру, сделать карьеру простым рабочим и крестьянским паренькам Никите Хрущеву, Георгию Жукову, Леониду Брежневу, Алексею Косыгину, Михаилу Горбачеву, Борису Ельцину, да и Владимиру Путину.
Чем коммунистические идеи привлекали не только население бывшей Российской империи, но и многих в остальном мире? И как эти идеи выдохлись и серп с молотом постигла участь двуглавого орла?
Все эти вопросы, вызванные будущим юбилеем, будут восприняты и государством, и обществом с неудовольствием. Они, как говорили преподаватели научного коммунизма и истории КПСС, провокационные.
