Сергей Юрский: "Я должен сидеть с кляпом во рту"

"ДП": Сергей Юрьевич, что нынче привело вас в Петербург?

Сергей Юрский: Год назад ко мне обратились представители
фирмы Dewar’s со странной просьбой: чтобы я познакомил некий специально
собравшийся узкий круг людей с Томми Дюаром, сыном создателя виски. Вообще-то я
не "пивец" виски, я водочник, а кроме того, рекламными делами не занимаюсь, но
тут было другое. Мне дали 300-страничный текст, где этот самый Томми Дюар
описывает свое кругосветное путешествие, предпринятое в 1894 году. Текст меня
весьма заинтересовал: автор — никак не великий писатель, он с этого и
начинает, но он, безусловно, владеет пером, он наблюдательный человек, и,
наконец, он законодатель стиля.

Джентльмен до мозга костей — со всеми положительными и
отрицательными сторонами этого понятия. Ему можно подражать, хотя я бы не стал,
этот стиль мне не годится, но, может быть, годится другим. Форма, которую мне
предложили, — импровизация, которая меня всегда интересовала: ее мера,
возможность, опасность — всё то, что есть в пушкинском Импровизаторе,
которого я играл в кино в "Маленьких трагедиях".

"ДП": У нескольких поколений ваше имя ассоциируется,
конечно, не с виски и даже не с кино, а с БДТ. Почему сейчас театр в России
перестал быть храмом и кафедрой, которыми он был и когда начинался МХАТ, и в
золотой век БДТ?

Сергей Юрский: Кончилась эпоха, наступило время всего, что
противоположно слову. Кафедра, будь то лекция или проповедь, — место для
слова. Театр обращался ко всем трем приемникам внутри человека: к уму, сердцу и,
главное (что не обязательно для университета или церкви) — к подсознанию.
Театр был связан с литературой и оставался (когда это получалось) ярким
увлекательным зрелищем.

Предмет споров между Станиславским и Немировичем-Данченко:
первый считал главным режиссуру и актеров в сочетании со световыми и прочими
театральными чудесами, второй — пьесу, литературу, посыл поэта (хотя, если
почитать документы, мы увидим, что часто позиции основателей МХТ менялись
местами). Для меня они соединились в Михаиле Чехове. И вот это чеховское
единство интеллектуального, эмоционального и художественного было в
товстоноговском театре в его лучшие годы, начиная с 1956-го, примерно 15
лет.

"ДП": Имело значение, что в то время театр был формой
инобытия?

Сергей Юрский: Процитирую слова из одного своего нового
спектакля: "Мы жили в тесноте и неволе, где у нас была свобода плевать на эту
тесноту и неволю. А теперь мы вцепились зубами в эту гостиницу, из которой нет
выхода". Теснота и неволя, давление рождали ответную силу, ответное давление и
творческий накал.

"ДП": Связано ли изменение функции театра с тем, что сейчас
людям нужна не абстрактная духовность, а конкретный комфорт?

Сергей Юрский: Вы совершенно точно сформулировали. Самое
противоположное искусству вообще и искусству театра в частности — это
комфорт. Возможно, и правильно несогласие с тем, что человек живет приниженно,
окруженный страхами, желание это преодолеть, движение к большему благополучию в
жизни. А вот достижение этого, когда комфорт обретен, искусству, творчеству
неудобно. Обертки становятся важнее конфет. Содержимое становится
второстепенным. То, что называется "пиар", "реклама", впаривание в мозги того,
что мы еще не создали, но уже продаем как достижение, — все это скукожило,
исфальшивило, а иногда подменило содержание.

"ДП": А может быть, роль театра изменилась естественным
образом — как люди пересели с лошади в автомобиль?

Сергей Юрский: А может… Но я отдал театру в том, прежнем его
понимании, более полувека непрерывного служения, и мне просто эгоистически
жалко, что он уходит. Ушел ли совсем? Ну, если так, то пора умирать. А
если еще работаешь, значит, пора пробовать. Чем я и занимаюсь. Я еще жив как
актер и режиссер, и мы с актерами — моими коллегами продолжаем заниматься
тем театром. Хотя это стало труднее. Раньше было рискованно по отношению к
начальству, а по отношению к зрителям риск рождал только творческое волнение.

Хотя зритель для того, что мы делаем, находится и сейчас, и
это дает мне некоторую надежду. Для меня имена Михаила Чехова и Товстоногова
остаются маяками. Хотя я на этом не настаиваю: объявилось слишком большое
количество наследников Товстоногова, к которым я не принадлежу, —
никогда не был его учеником. Но я был его артистом, его почитателем и, несмотря
на разницу в возрасте, его творческим другом определенное количество лет. Самых
значимых для меня, и они совпали с самыми, мне кажется, возвышенными годами
Товстоногова.

"ДП": Ваша биография не только список побед, но и
список утрат: свой театр, режиссер, родной город, близкие люди, наконец. Как
преодолевать горечь невозвратности?

Сергей Юрский: У каждого свой способ выживания, попыток
сохранения смысла. Для меня в последние 20 лет он нашелся в постоянном обращении
к современности. В том, чтобы ставить проблемы сегодняшнего дня в оригинальных
пьесах, которые до этого нигде не шли, искать нестандартные режиссерские и,
следовательно, актерские ходы.

При несколько другой манере игры я пытаюсь сохранить суть
того театра — ансамбль. Для этого надо писать пьесы, в которых не роль или
две роли, а остальные подыгрывают на ударных инструментах, а все роли
полноценны. Потому что только тогда можно попробовать в нынешних условиях не
нанимать людей в антрепризу, а создавать артельное искусство, где каждый на
своем месте и место это ему интересно. А второе: оказалось, что для меня самый
подходящий инструмент — театр абсурда. Кто-то занимается политическим
театром, документальным, шоу, для меня ближе абсурдный театр.

"ДП": Формула из "Евгения Онегина", которого вы читаете с
эстрады и не раз записывали на телевидении: "Блажен, кто смолоду был молод,
блажен, кто вовремя созрел". Вовремя — это когда?

Сергей Юрский: К Мейерхольду пришел молодой человек: "Я
готовлюсь стать актером, а вы говорите, что нужна культура. Не могли бы вы мне
сказать набор книг, который нужно прочесть?" — "Вам сколько лет?" —
"21 год". — "Вы уже опоздали".

"ДП": Вам не кажется, что происходит инфантилизация культуры
и людей вообще?

Сергей Юрский: Конечно. Конечно! Не буду заниматься
поруганием Интернета, которым не владею, если б владел, имел бы больше
прав. Но он очень потакает инфантильности. Потому что у человека возникает
ощущение (и оно небезосновательно), что всё уже сделано, все сведения уже есть,
нужно только нажать кнопку. Раз знание существует, зачем, даже не по лени, а из
скромности, пытаться его отыскивать? Как калькулятор, видимо, окончательно
уничтожил изучение арифметики. А ведь это очень важно — детям изучать
арифметику: для мозга, для развития мышления.

Когда-то у меня был разговор с Таривердиевым. У него дома
стоял очень хороший инструмент электрический: компьютер-синтезатор. Он говорит:
"Сыграйте любую мелодию, ну, просто четыре ноты подряд нажмите. Сейчас покажу,
какую вы написали музыку. Я включу сюда ансамбль, добавлю к струнным чуть-чуть
труб, потом хор, который будет мычать. Вы говорите, что вы не композитор, —
так посмотрите, какой вы композитор: всё звучит! Понимаете, у меня очень хороший
этот… оркестрион, очень сильный. Но он же продается — а я тогда зачем? Наше
дело идет к концу". Это был разговор о его разочаровании.

"ДП": Тютчев писал о "чувстве затаенной злости на новый,
современный мир". Вы себя на нем ловите?

Сергей Юрский: Ловлю.

"ДП": И как боретесь?

Сергей Юрский: Во-первых, стариковское "раньше было
лучше" — очень скучно. Просто нужно молчать. Моя последняя роль в театре
— человека, который приказал привязать себя к креслу и заткнуть себе рот
кляпом. Пока не додумаюсь до чего-нибудь нового, я должен сидеть с кляпом во
рту. Нахожу рифмы к этой роли в самых лучших моих знакомых, наиболее уважаемых,
нахожу в себе. Это как некий призыв, но образно выраженный: перестать повторять
одно и то же. Помолчим. А когда что-нибудь созреет — скажем. А не
созреет — лучше откажемся и от интервью, и от выступлений непрерывных. С
кляпом во рту благороднее и нужнее.

"ДП": Общим местом стало ругать молодых актеров, которые,
снимаясь в сериалах, девальвируют профессию. Есть что-то в молодых коллегах, что
вас, наоборот, восхищает, быть может, вызывает зависть?

Сергей Юрский: Последний спектакль "Полонез", который мы
привозили в Питер, я поставил с самыми молодыми артистами нашего театра
Моссовета. Я 2 года ждал, пока их освободят от массовок, а потом год с ними
работал. Не стал бы этого делать, потому что я по природе не учитель, я
режиссер, но с ними работал именно потому, что в них поверил. Я вижу, что это
одаренные люди. И они не исключение.

Стирает ли людей сериал? Обязан не стирать. Это требование
сегодняшнего дня для обеспечения того самого комфорта, но для человека, который
встал на путь артистического творчества, сериал может быть и тренажом. Когда
увидел первые серии сериала "Глухарь", я даже по радио выступил по поводу
Максима Аверина и его коллег. Я видел, что человек совершает на экране высокое
актерское достижение. Вся группа совершает. (Кстати, так как я его вроде
поклонник, мне предложили с ним сниматься. Сценарий был ужасен, я отказался.)

Но когда сейчас он участвовал в мероприятии "Новый год на
НТВ" в роли мучительно веселящегося танцора-подпрыгивателя, это для меня была
драма. Это самое опасное, что может быть. Опять процитирую из спектакля:
"Существует только то, чего мало. То, чего много, исчезает". Вот здесь было
исчезновение. Хотя мне сказали, что после этого "Нового года" Аверин, несмотря
на большие соблазны, отказался от продолжения "Глухаря". Думаю, он где-то на год
припоздал сказать: "Всё, это надо сохранить как есть".

"ДП": В одном спектакле БДТ ваш герой, прочитав про себя в
газете, недоумевал: "Как это может быть — бывший великий ученый?" У вас
есть бывшие великие? Вы переоцениваете, например, писателей, которых раньше
включали в свои чтецкие программы?

Сергей Юрский: Не переоцениваю, а стало не получаться. Не
потому что устарело — почужело. А есть такие, кто наоборот: ты смотри, оно
опять живое!

Биография:

родился в Ленинграде в 1935 г. В 1952-1955 гг.
учился на юридическом факультете ЛГУ. В 1959 г. окончил Ленинградский
театральный институт. С 1957 по 1977 г. был актером БДТ. С 1979 г. - в Театре
им. Моссовета. Снялся в фильмах "Республика ШКИД" (1966), "Золотой теленок"
(1968), "Место встречи изменить нельзя" (1979) и др. Народный артист
России.