Эдвард Радзинский: "Россия — мощное образование. Ложь, что она распадется"

"ДП": Эдвард Станиславович, почему либералы в России такие злые?

Эдвард Радзинский: Есть нелюбовь, а есть требовательная любовь. Чаадаев очень точно определил эту любовь: "Я не научился любить свою страну с замкнутыми устами, закрытыми глазами и преклоненной головой". Это особая любовь. Другой человек, по фамилии Радищев, который описывал довольно страшное состояние общества, которое в славе вдохновляло самое себя, сообщил, что он "оглянулся окрест, и душа его страданиями изумлена стала".

Дело в том, что лучшие представители русской интеллигенции любили Россию, как завещал Чаадаев. А есть другая любовь к России, которая потом как–то оказывается очень непродуктивной. Ее объявляют светочем цивилизации, хотя в ней было крепостное право. Русскую армию объявляли самой сильной в мире, хотя она была абсолютно не оснащена современным оружием.

Эдвард Радзинский

Чем кончилась эта любовь? Крымской войной, беспощадным поражением России и вынужденными реформами Александра II. Любовь любви рознь, как и нелюбовь нелюбви тоже рознь. Думаю, что Чаадаев любил Россию более продуктивно, чем Николай I, тоже любивший и объявивший Чаадаева сумасшедшим за его взгляды. Понимаете?

"ДП": Сейчас властная элита поддерживает патриотические настроения, а люди дела, скажем условно, предприниматели, говорят, что такое отношение сверху сковывает инициативу. Есть ли выход?

Эдвард Радзинский: Задача "верха" — сделать так, чтобы жизнь бизнеса, как и других людей, была более удобной. Если "верх" перестает выполнять эту обязанность, то они, к сожалению, начинают внутренне подыскивать себе другой "верх". "Верх" должен спешить, понимаете?

Cпешить сделать так, чтобы "низ" был им доволен, потому что условия в стране опасные, чтобы игнорировать недовольство. Понимаете? В стране нет террора, нет абсолютного завинчивания гаек. В этих условиях недовольство людей может быть очень опасным. Я за стабильность, но стабильности надо добиваться.

Когда вдруг власть начинает жить в романтизме, называя стабильностью то, что ею не является, это очень опасно и для власти, и для тех, кто живет в стране. Еще одного беспорядка, еще одной революции страна может не выдержать. Понятно? Лимит потрясений исчерпан. За 80 лет — жизнь одного человека — мы 3 раза поменяли цивилизацию! Как ни одна страна в мире! Царская, большевистская и нынешняя… Три цивилизации.

"ДП": Вы думаете, что нынешняя власть пребывает в романтизме?

Эдвард Радзинский: Она, как всякая власть в России, начинает засыпать под аплодисменты. Понимаете, это очень плохо, когда она засыпает под аплодисменты. Это называется гниение, это называется застой. К сожалению, не может быть остановки. Есть движение вперед, а остановка — это движение назад. Тогда сама власть начинает делать глупости.

То, что у нее нет оппозиции, ей очень мешает. У нее очень слабая оппозиция — не харизматичная, не умеющая говорить с толпой. Это очень хорошие люди, но совершенно не годящиеся для политики. Для крупной политики. Отсутствие этих настоящих людей усыпляет власть. А у обиженного бизнеса нет представителей, которые могут говорить с властью.

У них нету слова своего, понимаете? А это очень плохо, потому что, не имея слова, люди могут начать вместо слова действие. Поэтому, как ни странно, для власти сейчас важно появление "по правде" оппозиции. Говорят, знаете, хорошо иметь, как я ее называю, "позитивную оппозицию". Оппозиция не может быть позитивной. Если она позитивная, она власть.

Часто цитируют Столыпина: "Нам нужны великие потрясения..." На самом деле он сказал: "Вам нужны великие потрясения, а нам — великая Россия". Однако не было великих потрясений, а был разгон Думы, уничтожение конституций. В результате этого отсутствия потрясений случилась Февральская революция. Эти усыпляющие заклинания про великие потрясения и великую Россию…

Великая Россия — это очень серьезный разговор двух ветвей: ветви власти с теми, кто говорит: "Нет, вы делаете не так". Есть презумпция невиновности власти. Она права уже тем, что она власть. Но она должна отвечать на вопросы. А если общество вопросы не доносит или власть, закрывая уши, говорит этой оппозиции: "Сам дурак", это очень плохо.

"ДП": Есть ли будущее у России как цивилизации? Цивилизации возникают и гибнут…

Эдвард Радзинский: Нет, еще рано. Так и напишите: он сказал, что еще рано. Рано, потому что мы молодая цивилизация, и наши беды от того, что она молодая.

"ДП": Молодая? Тысяча лет!

Эдвард Радзинский: Чепуха! Какая тысяча?! Вы не заметили — там с нами рядом живут Италия, Греция, даже Франция. Там мир куда постарше.

"ДП": Но Испания уже не посылает флотилии открывать другие континенты…

Эдвард Радзинский: Да–да, ее пик пройден. Но Россия — такая необозримая страна… Столько уже она отдала, а оглядеть ее невозможно. Смотришь по карте — Боже мой! — и это наше! Дали неоглядные. Отсюда часть бед.

Огромное пространство, где, как вы знаете, пока закон дойдет до края страны, там уже принят другой. Это огромное образование, которое очень не подходит экономике, оно очень трудно для экономического развития. Гигантский сегмент, который перешел от большевистского отсутствия собственности к суперсобственности за какую–то жалкую пару десятилетий. А должна сформироваться противоположная, враждебная к прошлому система.

"ДП": Возвращаясь к тезису о том, что наша экономика не подходит к нашим масштабам, у вас есть идеи, как их совместить?

Эдвард Радзинский: Нужно больше независимости в регионах, значительно больше. Соответственно, и большая часть налогов должна идти туда. В регионах должны быть не ставленники власти, оказавшиеся там по той причине, что в Москве они не пригодились, "посол вон", а люди, занимающиеся выполнением заказа своего региона.

Россия — мощное образование. Ложь, что она распадется, но мы лишимся гармонии богатств. Сейчас есть нефть, и, если уходят восточные районы, Запад беднеет, если Запад уходит, на Востоке жить будет нечем. Россия как огромное образование — это очень интересно, но требует потрясающего менеджмента, менеджмента, рожденного сейчас. Конечно, бывает, что молодые люди настолько впереди прогресса, что он за ними не поспевает, и отсюда легкость в мыслях необыкновенная. Поэтому кадровая политика должна быть очень точной.