Археология — наука о прошлом. Однако именно в ней сегодня применяются самые современные технологии и методы исследования. Петербургский Институт истории материальной культуры РАН находится в авангарде этого процесса. О том, как дроны изменили археологию и как развиваются отношения учёных со строителями, "ДП" поговорил с директором ИИМК Андреем Поляковым.
Какие экспедиции ИИМК РАН в этом году работают?
— Если я начну их все перечислять, то всё время интервью на это и уйдёт. У нас традиционно работает около 40 экспедиций в год. Среди них есть сравнительно небольшие, по 5–10 человек, а есть состоящие из нескольких отрядов, каждый из которых по 50–100 человек. У нас около 140 специалистов в институте и фактически каждый второй из них возглавляет либо экспедицию, либо отряд. Тут стоит заметить, что экспедиции не состоят полностью из профессиональных археологов. Обычно археолог возглавляет экспедицию, ещё несколько человек руководят отрядами или раскопами. А непосредственно копают волонтёры, студенты, нанятые рабочие.
Может быть, тогда, чтобы не пытаться объять необъятное, вы расскажете о самом интересном, чего лично вы ожидаете от сезона 2025 года?
— В этом году будет юбилей — 50 лет нашей Новгородской экспедиции на Рюриковом городище. Это то самое место, где Россия начиналась, тот самый Новгород из летописей. Ведь современный Великий Новгород стоит немножко в стороне от того места, где он начинался. За 50 лет работы этой экспедицией получены прекрасные результаты. Например, было очень большое открытие, когда подтвердилась летописная дата основания города. Для этого сделали спилы с дубов, которые лежали в основании крепости на Рюриковом городище. И датировка этих дубов совпала с летописным основанием Новгорода. В летописи указан 859 год, а дубы были срублены как раз между 858–м и 861–м.
Очень интересные результаты были в прошлом году на кургане Туннуг в Республике Тыва. Этот проект поддерживает Русское географическое общество, экспедиция работает уже 8 лет. Это уникальнейший царский курган, очень сложный в работе, потому что находится фактически в болоте. Сейчас раскопана примерно половина. Самое главное, этот курган на сегодняшний день по радиоуглеродным датам и другим признакам является наиболее ранним скифским курганом вообще во всей Евразии. Датируется примерно концом IX века до нашей эры. Точнее сказать сложно, потому что радиоуглерод всё–таки показывает не точные даты, а диапазон. Он даёт определённую вероятность, и с ней нужно работать уже статистическими методами. То есть сделать не одну дату, а несколько десятков дат. И потом обрабатывать их совместно, получать уточнения при помощи других методов. Например, дендрохронологии.
А за рубежом сейчас археологи ИИМК работают?
— К сожалению, по понятным причинам свернулась долго работавшая экспедиция в Сирии, где мы занимались аркой Пальмиры. Кроме того, у нас там был большой проект, тоже поддержанный РГО, по фиксации раннехристианских храмов. Это очень важная работа, поскольку они разрушаются. Хотелось бы сохранить их хотя бы в цифровом виде. Наша экспедиция всё это фиксировала. Причём люди работали буквально с риском для жизни, на территориях, где постоянно идут военные действия.
Продолжит работать начавшаяся в прошлом году совместная российско–монгольская экспедиция. Есть огромное поле петроглифов, которое находится частично на территории Монголии, частично на территории России. Экспедиция исследует его, чтобы снять с наскальных изображений специальную информацию. Сейчас это уже делается не методом протирок, а в основном цифровыми способами.
Совместно с Китаем у нас две экспедиции на территории России. В Республике Хакасия — по исследованию памятников афанасьевской культуры. Долгое время её копали в России, было немножко известно в Монголии, а сейчас нашли в восточном Казахстане и в Китае. И у китайцев очень большой интерес. Они хотят получить опыт, чтобы знать, как работать со своими памятниками этого времени.
Новости из мира археологии последнее время переполнены сообщениями об использовании новых технологий. Дроны, лидары, новые методы поиска и анализа… Как у вас обстоят дела с этим?
— Дроны действительно произвели определённую революцию. Я всю молодость провёл, качаясь на каких–то стремянках и пытаясь сфотографировать курганы сверху, найти ракурс, охватить большой план. Это иногда было практически невозможно. Есть известная история, когда курган Аржан нужно было фотографировать. Одному из наших археологов, Николаю Анатольевичу Боковенко, пришлось лезть на трубу котельной, на высоту порядка 30 метров, и оттуда пытаться сфотографировать. Сейчас этой проблемы просто нет. Дроны позволяют делать всё что угодно. Делать фотограммометрию, строить цифровые модели отдельного объекта и сразу всей местности. Мы как раз в Сирии это обкатывали очень серьёзно. Там снимались огромные площади, до нескольких квадратных километров.
А как в археологии с искусственным интеллектом, нейросетями?
— Во–первых, нам приходится бороться со студентами, которые пытаются использовать искусственный интеллект для того, чтобы подменить свою научную работу. Но, к счастью, пока искусственный интеллект в области археологии не может создать такой текст, который профессиональный преподаватель сразу бы не распознал. С другой стороны, искусственный интеллект, конечно, интересен для обработки больших массивов данных. Например, контекстный поиск по изданной литературе. Раньше археологи опирались на собственные знания: "Я примерно помню, в такой–то статье это опубликовано". Кто–то на карточках что–то выписывал и так далее. Сейчас есть возможность быстро перешерстить базы публикаций и найти все упоминания, ссылки по каким–то регионам, культурам или памятникам. Это очень перспективная разработка, она упрощает работу исследователя. Но ни в коем случае не может его подменить. Искусственный интеллект — это только инструмент. А инструмент не может сделать научное открытие.
Внедрение новых технологий всегда обходится недёшево. Хватает вам финансирования?
— Тема очень больная, конечно. Официально государство денег институтам на экспедиционную деятельность не выделяет. То есть мы должны эти деньги добывать сами. Либо получать гранты. Либо зарабатывать на охранной археологии. Это, конечно, не очень правильно, на мой взгляд, но ситуация на данный момент такова.
Кстати, про охранные раскопки. Порой можно услышать, что археологи мешают бизнесу строить важные объекты, из–за них всё может остановиться на годы. А другие, наоборот, утверждают, что жадный бизнес не заботится о сохранении прошлого, не даёт археологам вести исследования. Как найти баланс между этими крайностями?
— Действительно, имеет место определённое взаимное… недоверие, скажем так. Очень редко встречаются бизнесмены, которые с пониманием относятся к работе археологов. Ну и не только археологов. Это касается и экологов, и других сфер деятельности, которые требуют дополнительных подготовительных работ, исследований перед началом стройки. Но это вопрос, что называется, уровня воспитания общества. Наше общество сейчас находится на таком уровне понимания, когда далеко не все бизнесмены, мягко говоря, в принципе понимают важность сохранения историко–культурного наследия. Они не видят за теми черепками, которые мы извлекаем из культурного слоя, всей картины. Им кажется, что это какая–то ерунда. Два–три черепка, какие–то косточки… Шлема Александра Македонского нет, значит, это не археология, а что–то надуманное.
Естественно, у строителей очень серьёзное лобби, нам с ними довольно сложно конкурировать. Но приходится ходить, объяснять. Я считаю, что в приоритете всё равно должно стоять именно сохранение историко–культурного наследия нашей родины. Однако нужно понимать, что мы теряем археологические памятники не только в результате деятельности современного человека, но и в результате естественных природных процессов: размывание берегов водохранилищ, рек. Культурное наследие постоянно уничтожается так или иначе. Наша задача — стараться как можно быстрее спасти то, что ещё можно сохранить.
