Петербургский пианист–виртуоз и композитор Станислав Чигадаев не перестаёт удивлять поклонников джазовой и классической музыки. Смело сочетая в своём творчестве эти два направления, он осовременивает музыку Вивальди, Чайковского и Шопена, а произведения из мировых киношедевров "подаёт" под соусом из свинга и блюза. "ДП" поговорил с музыкантом о том, сложно ли быть мастером импровизации и сочетать в себе академического и джазового исполнителя.
Вы родились в семье музыкантов? Расскажите о своих "музыкальных генах".
— Мои родители — академические музыканты. Отец — баянист, мама — пианистка, педагог. Музыка звучала в нашем доме всегда. В детстве я часто импровизировал на рояле, потом эти экспромты логически вылились в джаз.
Что касается музыкальной наследственности, то мне достался абсолютный слух. Это когда каждый звук вы слышите нотой. Эта "опция" дана с рождения не всем, и я благодарю космос, что имею возможность, например, моментально реагировать в музыкальном ансамбле на фразы моих коллег: повторяю их, веду диалог, вторю им или, наоборот, перечу. В коммуникации, в музыкальной беседе, рождающейся в реальном времени, есть невероятный кайф.
Насколько интересно было посотрудничать со знаменитым скрипачом–виртуозом Найджелом Кеннеди?
— Это совершенно космический музыкант! Панк, играющий Вивальди. В кедах и футболке на сцене филармоний он исполняет классику и джазовые импровизации. Орёт. Кричит. Делает что хочет. Держит оркестр одним взглядом.
Каждый концерт с ним сопровождался стоячими овациями. Гастроли по всей Германии с ним я не забуду никогда. Феноменальный опыт.
В Chigadaev Big Band вместе с вами 17 музыкантов. Как сложился коллектив?
— Когда вся страна сидела на карантине, мне пришла идея собрать биг–бенд. Я позвонил моим друзьям и коллегам, которые, как и я, любят джаз, и предложил собраться, сыграть концерт.
Первое выступление Chigadaev Big Band состоялось 29 ноября 2020 года и прошло с аншлагом. С тех пор мы дали несколько концертов на лучших площадках города, участвовали в летних фестивалях.
Мы так воодушевились! В планах теперь сделать собственный фестиваль, записать винил, эта цель нас мотивирует и вдохновляет.
Помимо участия в биг–бенде вы даёте сольные концерты, являетесь лидером трио "Добрый вечер!" и авторского джазового проекта Stanislav Chigadaev Trio. В чём особенность каждого проекта?
— Проектов и разных программ, в которых я участвую, очень много. Например, совсем недавно я сыграл сольный концерт, состоящий из трёх фортепианных сонат Людвига ван Бетховена в первом отделении и импровизаций на темы, предложенные публикой, во втором. Вместе со своим трио я записал диск Chopin Today, который был издан в начале мая на польском лейбле. 22 мая мы выступали в Большом зале Филармонии им. Д. Шостаковича на "Ночи музеев". Невероятные эмоции!
А на "Ночи музеев" в 2017–м это вы виртуозно исполняли сложные пассажи с завязанными шарфом глазами? Это сложно?
— Нет, совсем не сложно. Нужно просто потренироваться. Всё зависит от вашего опыта — от того, сколько вы занимались.
27 августа у Chigadaev Big Band концерт в Эрмитажном театре с программой CINEMA JAZZ. Это новая программа?
— Да, это новая программа, она пронизана духом кино XX–XXI столетий. Это и композиции Генри Манчини, и музыка из "Волшебника страны Оз", "Завтрака у Тиффани", фильма "Миссия невыполнима" и многих других легендарных кинолент.
В вашем биг–бенде импровизация также играет одну из ключевых ролей?
— Джаз неразрывно связан с искусством импровизации. Для некоторых это вообще синонимы. Но не для музыки биг–бендов, в которых музыканты исполняют джазовые аранжировки по нотам, вкрапления же сольных импровизаций занимают лишь малую часть их выступления. Наш коллектив — исключение. Мы стараемся дать больше свободы каждому музыканту, чтобы он творил и вытворял в соло то, что хочет.
Как рождается импровизация в коллективе из нескольких музыкантов?
— У нас в биг–бенде все профессионалы до мозга костей. Мы учились и шли к этому всю жизнь. Импровизация происходит спонтанно, в реальном времени. Это экспромт. Но она базируется на знаниях, образовании, нашем вкусе и опыте. И на том иррациональном, что приходит из космоса.
Ты предвосхищаешь, что будет через секунду, через минуту, в следующем такте. Учитываешь, какое ты играешь по счёту соло, что до тебя исполнил твой коллега. Каждый музыкант — как шеф–повар. Он держит при себе множество ингредиентов и может с ними экспериментировать. А ещё я сравниваю импровизацию с языком. В каждом языке есть свои правила, исключения, фразовые глаголы, устойчивые выражения.
Я очень долго обучался импровизации, это действительно непросто, потому что ты должен успеть воспроизвести то, что звучит у тебя в голове. Проходит одна миллиардная доля секунды между тем, что ты сочинил, и твоей игрой. И чем быстрее и точнее ты воспроизводишь то, что придумал, тем удачнее твоя импровизация.
Уникальность джаза в том, что невозможно повторить один и тот же концерт. Каждый раз это будет что–то новое. Для меня это очень ценно.
На вашем концерте Vivaldi Today аранжировка знаменитого цикла "Времена года" поражает свободой авторского высказывания. Как рождаются такие смелые программы?
— Эта программа родилась у нашего трио, в которое входим я, Григорий Воскобойник и Пётр Михеев. Vivaldi Today, Chopin Today — программы, пронизанные любовью к классике, к той музыке, которая была сочинена гениальными композиторами. И — да, мы делаем во время выступления всё что хотим.
Это эклектика: мы экспериментируем, создаём из концерта некий фьюжен, сплав. Мы можем сделать публику частью своего произведения. Нет рамок и нет правил, но есть вкус. И если это вкусно, то имеет право на существование.
Но есть собственные рамки. Например, я никогда не буду делать аранжировку вокализа Рахманинова, потому что он для меня священен. Для меня как для академического музыканта есть личные табу.
Не страшно было посягнуть на строгие каноны академического искусства?
— Страха не было. Я прислушиваюсь к мнению моих родителей. Мне важно было на первых этапах своего пути заручиться их поддержкой.
Мама мне сказала: "Вот когда сыграешь “Голубую рапсодию” Гершвина, тогда можешь её препарировать и аранжировать". И вот когда я исполнил "Голубую рапсодию" с симфоническим оркестром несколько раз, тогда почувствовал, что могу что–то делать с этой музыкой.
Насколько сложно сочетать в себе классического и джазового пианиста?
— Сложно, потому что это два разных мира. Классический музыкант читает строго с листа. Порой бывает непросто в кратчайшие сроки что–то запомнить, выучить. Нужно мобилизовать все свои навыки. В руках у пианиста несколько программ и концерты один за другим.
Если играешь классику, ты должен быть постоянно в форме. Джазовый же музыкант играет то, что может. Если он не может сыграть какой–то сложный пассаж, он не будет его играть.
16 августа у меня концерт в Сочи. В первом отделении будет классика, во втором — импровизация. Я включаю режим мобилизации: держу себя в тонусе, придумываю какие–то новые фишки, приёмы. Нужно всё время быть изобретательным. Совмещать эти два мира сложно, но интересно.
Если бы перед вами встал выбор: джаз или классика, чему бы вы отдали предпочтение?
— Кого ты любишь больше: маму или папу? Вопрос о таком выборе для меня не стоит. В планах — написать свою "Голубую рапсодию", как у Джорджа Гершвина, синтезируя академическую классическую и джазовую школы. Но, по правде говоря, без импровизации я уже не представляю своей жизни.
