Объяснений так и нет: коронавирус как заговор против искусства

Никакой экран не заменит непосредственность живой энергетики, теперь это яснее ясного. Недавно меня позвали вести круглый стол на тему "Эпидемии и искусство". Это было в ДК Громов, решившемся жить, а не мерцать на дисплее. Многие участники явно соскучились по живому обмену мнениями и были просто рады сидеть вместе. Да и тема любопытная, теперь мы это понимаем особо. Сколько бы ни было произведений на эту тему, но всё же характерно, что человечество вообще–то старалось о любой чуме довольно быстро забыть.

Не случайно, что главным стал роман Камю, написанный в принципе про другое и многих реальностей эпидемии старательно избегающий. "Дневник чумного года" Дефо, наоборот, ими полон, но его и читать скучно. "Декамерон" показателен: чума вокруг, а мы забываемся за весёлыми рассказами. Изобразительное искусство на эту тему в принципе ничего важного, кроме назидательных плясок смерти, не сказало. Почему? Смерть и умирание от боевых ран — большая тема, а от болезни — явно малая. Наверное, потому, что объяснить сложно. Примерно как и нам теперь.

Совсем недавно казалось, что человечество всё может. И искусственный интеллект нам подвластен, и выращивание гомункулуса в пробирке. А выяснилось, что нам удалось лишь подменить жизнь экраном. Почему в Польше болело очень мало, а в Испании много, почему у нас заразились от итальянцев, а не от китайцев? Даже в пользе тотальных масок врачам сойтись не удалось, уж не говоря о нормах социальной дистанции. Этих "отчего" и "почему" — тьмы, но, заметьте, про них говорят всё меньше. А про вакцины — больше. Причины и сам процесс неясны, и их задвинули, речь только о панацее. И, пожалуй, в этом главная причина растерянности. Получается всё как у Дефо: только десница Божия чуму остановила, иначе бы все перемерли. Разница и в том, что в опасность многие не верят. Прежде эпидемии приносили зримую смерть. А теперь? Мы вот про ужасы итальянских или прочих больниц могли наглядеться на экране, а про то, что было у нас, знаем только по рассказам. Впрочем, немцы могли всё видеть по TV, но тоже ведь протестуют.

Версий конспирации не счесть. Впрочем, никто не может объяснить зачем. В конце концов, у любого заговора должна быть цель, а назвать её никак не удаётся.

А потому и литература на том же уровне. Евгений Водолазкин быстро сделал пьесу с ходким названием "Сестра четырёх". Если про неё рассказывать, главное — не сбиться с названием. В этой комедии всё играет с клише: дело происходит в больнице имени Камю, за стеной слышен звук топора, под кроватью лежит коса — и так далее. Её легко ставить с большим экраном позади, где бы высвечивались то Чехов, то те же пляски смерти. И похожа эта пьеса, если честно, на сценарий к шоу Вани Урганта. И характерно, что автор на такой комментарий не обижается, но, наоборот, радуется: да и правда его туда позвали. Это такая Анна на шею, не меньше. Пьеса отчасти весёленькая, её читаешь и ждёшь развития, но худшее — финал. Это прикол был — всё, занавес. В итоге получается не Ургант, а сильно уценённый поздний Рязанов. Или банальное ковид–диссидентство.

Впрочем, а разве может быть иное? Ведь поверить в эпидемию — значит согласиться с нашей растерянностью и признать, что наше познание очень ограничено.

Это Эйнштейн, как считается, сознавался, что всё больше верит в Бога по мере познания Вселенной, — ведь как всё придумано. Но кто теперь в Бога поверит? Даже священникам не везёт. Потому на нашу долю — только память. И как точно написал Камю, чем дальше в эпидемию, тем меньше она кому–то нужна.