Ой, Вий. Новая постановка Василия Сенина в "Приюте комедианта"

О последней премьере "приютского" сезона стоит говорить с холодным носом. По горячим следам хочется разве что бежать в суд — желательно высший — с жалобой на оскорбление чувств. Обидно на спектакле становится, ни много ни мало, за всю украинскую нацию. Самые расхожие штампы "про Украину" — да не гоголевские, а вневременные — столь карикатурно и столь неразборчиво предъявлены публике под видом фольклорного театра, что диву даешься: как так можно в условиях необъявленной войны с ближайшим родственником и соседом? Пока широкая общественность учится выбирать выражения и даже предлоги ("в" Украине вместо "на" стремительно становится литературной нормой), постановочная команда Василия Сенина "разминает" замшелые клише. Как если бы в спектакле о России фигурировали сплошь матрешки, шапки–ушанки, медведи, кагэбэшники и "Калинка–малинка".

Самокритично размышляя о собственном ханжестве и новой европейской ультраполиткорректности, заставляющей ждать подвоха где и от кого угодно, приходишь к выводу отчасти успокаивающему: режиссер и артисты наверняка хотели как лучше. Дивчины тут гарные (хоть и все как одна ведьмы), мужики — настоящие (хоть и дурные). Колосья на видео золотятся так, что любо–дорого. Черепа, маски и прочая чертовщина — красочны, прямо вырви глаз. Кубик Рубика на сцене — и хата, и церковь, и пространство сна, и врата ада — сделан с любовью, вертится исправно, бьет на эффект отменно. Песня "Горiла сосна" в исполнении голосистых артисток (Елена Калинина, Соня Горелик, Полина Фетисова) звучит на протяжении трехчасовой постановки раз десять — и захочешь, не забудешь. Хома (Вячеслав Коробицын), только–только появившись на хуторе, восклицает с хрустом пальцев и скрежетом зубовным: "Так и хочется тут жиииииииить!"

Жить со вкусом на этом хуторе не получается, но не из–за происков ведьмы–Панночки (которую играют по очереди все актрисы) или опереточно–ужасающего сотника в кожаных обмотках (Денис Кириллов). Для долгой жизни спектаклю не хватает идей в самом практическом смысле слова. Все видеоролики — яркие, сочные, многообещающие — вываливаются на изумленного зрителя в первые 10 минут спектакля. Потом их приходится повторять и повторять — однообразие вместо флера модной минималистичной сдержанности вызывает ощущение беспомощности. Повторяются сценические трюки с фонариками, лазерными проекциями, дымом и гамом. О песне уж и не говорим… Пересказывание страшных историй за бутылью самогона — от гоголевского "Носа" до "Страшной мести" — было бы забавным, если б не затянулось на половину второго действия. Отличные (иной раз) актерские находки тонут в жирном комиковании, как лягушка в молоке, никак не сбивающемся в сметану.

Главный кошмар — это, конечно, три ночи в церкви. Шабаш ведьм, которым так пугали Хому, оборотился танцульками под Gogol Bordello: сначала на ходулях, потом в пестрых народных масках… Хуже всего пришлось лично Вию. Перед его появлением в приевшейся уже проекции кругов со всякими символами (от пентаграммы до почему–то знака "ом") особенно часто замелькал портрет Гоголя. Родилось подозрение, что автор и станет Вием, поглотителем своих героев. Но нет: на сцену под разухабистое техно выкатился эдакий гигантский Чубакка из синтетического меха с занавеской вместо языка. Под каковую занавеску черти вместе с панночками и укатились. "А ты в Киеве на базаре бывал? — один из второстепенных мужичков спрашивает наутро, под занавес, у живехонького Хомы. — Да там вообще все бабы ведьмы!"

Мораль сей побасенки, классическим образом объективирующей все, что плохо лежит — будь то женщина или национальный колорит, — не била бы так по чувствам нервного зрителя, когда была бы выражена в кавычках. Тренированный постмодернист любой харассмент, любой "фольклорный театр" сочтет легитимным произведением смеховой культуры, будь у того явные рамки, отчетливо артикулированная (само)ирония или еще какие–нибудь маркеры остранения.

В "Вие" Василия Сенина кавычки, кажется, предполагались, да проставить их грамотно почему–то не вышло. Чувства политкорректного интернационалиста оказываются оскорблены, пожалуй, не самим "посягательством на святое", а его нетвердым замахом и неуверенным осуществлением. Ну а за недостаточную талантливость в суд не подают. Даже в высший.