После президентских выборов в 2000 году Владимир Путин добавил к своей повестке новую цель: восстановление экономических, политических, и геостратегических активов, которые были потеряны при советском государстве в 1991 году. Хотя он никогда не заявлял об этом официально, Путин идет к этой цели с такой решительностью, последовательностью и настойчивостью, что это вполне можно назвать доктриной Путина.
Внутри страны доктрина вдохновляла режим на получение новых командных высот в экономике (прежде всего, в газовой и нефтяной промышленности) и на утверждение его контроля над национальной политикой, судебной системой и национальными телесетями, через которые большинство населения получает информацию, пишет Foreign Affairs.
Во внешней политике и в политике безопасности доктрина стала интерпретацией российской геостратегической триады, что заставило власти проводить ее активнее, чем задумывалось. Хотя президент США Барак Обама в последнее время намекал на то, что попытается восстановить "перезагрузку" с Россией, лучше всего сейчас Вашингтону сделать стратегическую паузу: сокращение взаимодействия, которое отражает увеличивающиеся различия в ценностях меж этих двух стран, все же поддерживает откровенный диалог и даже сотрудничество в некоторых областях.
Доктрина Путина в действии
Первый императив консенсуса России во внешней политике поддерживает позицию сохранения страны как ядерной супердержавы. Важность сохранения паритета России с другой единственной ядерной сверхдержавой, Соединенными Штатами, объясняет желание Москвы вести переговоры с Вашингтоном о контроле стратегических вооружений. В то же время, настойчивость Путина в достижении этой цели может ослабить этот стратегический паритет, например, в таких стратегических вооружениях, как противоракетная оборона НАТО в Европе. Так что заверения лидеров США и представителей НАТО, что система не представляет никакой угрозы для России, едва ли будут услышаны. Как заявил Путин в своей речи в российском Министерстве иностранных дел в прошлом июле, противоракетный щит "нарушает стратегический баланс" — то есть, ослабляет статус России как ядерной сверхдержавы.
Вторичной, но символически важной (не считая финансовой выгоды) основой позиции России как ядерной сверхдержавы является ее экспорт ядерных технологий. Государственная корпорация атомной энергетики "Росатом" сейчас имеет контракты на поставку ядерных реакторов в Китай, Турцию, Индию, Белоруссию и Бангладеш. Особенно привлекательным клиентом был Иран — Россия помогла ему построить атомную электростанцию Бушера за $1 млрд, несмотря на сопротивление Америки. Бушерский проект демонстрирует не только технологические возможности России, но и готовность Москвы проводить свою политику, несмотря на сопротивление Вашингтона.
Эта глухота к американским пожеланиям — главный момент второй цели Путина во внешнеполитическом консенсусе: поддерживать статус России как сверхдержавы. Именно поэтому Москва так активно преследует бывших советских клиентов на Ближнем Востоке, в Латинской Америке и Азии. Это ясно было видно, когда президент в 2009 году принял меры по модернизации пункта базирования и ремонта кораблей российского ВМФ в сирийском городе Тартусе, и в 2000 году, когда Путин стал первым российским лидером, впервые с 1974 года посетившим Кубу. Кроме того, Москва все чаще использует Совет Безопасности ООН, чтобы ослабить или заблокировать американские инициативы: в 1990-х годах Россия дважды воспользовалась правом вето, а с 2000 года по 2012 год — восемь раз.
Третья часть внешнеполитического консенсуса — это региональная гегемония, которая заставила Москву бороться за политическую, экономическую, военную и культурную реинтеграцию прежнего советского блока под руководством России. В своей речи в российском МИДе прошлым летом Путин вновь подтвердил эту задачу, назвав "углубление интеграции" на бывших советских территориях "центральной задачей внешней политики". Несмотря на отсутствие энтузиазма и стремления к сотрудничеству у государств, которые совсем недавно зависели от Москвы, усилия президента привели к созданию Организации договора о коллективной безопасности (военного союза, в который входят Россия, Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Таджикистан) и Таможенного союза Белоруссии, Казахстана и России, который к 2015 году должен стать Евразийским союзом.
В соответствии с доктриной Путина, стремление к региональной гегемонии приобрело новое измерение: была предпринята попытка "финляндизировать" постсоветские государства — как в советские времена в период "холодной войны" Москва контролировала внешнюю политику Финляндии. В рамках этой договоренности Москва позволила бы своим соседям выбирать свои собственные внутренние политические и экономические системы, но последнее слово в вопросах их внешней ориентации сохранялось бы за ней. Соответственно, в отношении бывших советских республик, которые стремятся переориентировать свою внешнюю политику, Кремль занял бы особенно жесткую позицию. В случае с Грузией, которая открыто хотела стать членом НАТО, Россия даже начала войну, пытаясь унизить и сместить режим президента Михаила Саакашвили. Точно так же Москва пыталась дестабилизировать украинское правительство Виктора Ющенко и Юлии Тимошенко, которые хотели сначала вступить в Евросоюз, а потом — в НАТО.
Другая центральная основа путинской доктрины — это достижение неоспоримого военного превосходства России в окружающем ее географическом пространстве. Этим объясняется устойчивый рост оборонного бюджета за все то время, что Путин находится у власти: в 2000 году военные расходы России составляли $29 млрд, в 2011 году — уже $64 млрд. Даже в сегодняшней жесткой экономической обстановке Москва продолжает расширять затраты на вооружение, причем эти темпы значительно превосходят рост расходов на образование и здравоохранение.
Осажденная крепость
Так как основной целью Путина было восстановление государственного контроля над политикой и экономикой, в конце концов, это привело к авторитаризму. Столь же неизбежно российское авторитарное восстановление вынудило Кремль искать поддержку собственной легитимности за пределами разрушенных демократических институтов. В результате режим все чаще говорит о мнимых внешних угрозах. Единственная вероятная защита русских от этих иностранных опасностей, считает Путин, состоит в мужественном руководстве текущего режима. Этот способ узаконивания можно назвать стратегией осажденной крепости.
В 2004 году, спустя несколько недель после того, как чеченские экстремисты взяли заложников в североосетинской школе, Владислав Сурков, который тогда был заместителем начальника администрации президента, изложил концепцию России как осажденной крепости. По его словам, страны, жаждущие природных ресурсов, плетут заговор, чтобы "разрушить Россию и заполнить ее огромное пространство многочисленными слабыми псевдогосударствами".
Кроме того, он добавил, что в "фактически осажденной стране" иностранным заговорщикам помогает "пятая колонна" предателей, "левых и правых радикалов", у которых есть "общие иностранные спонсоры", и что этих предателей объединяет "ненависть к тому, что они называют путинской Россией, но, фактически, это ненависть к самой России".
С тех пор главные темы Суркова — непрекращающиеся попытки поработить или уничтожить российское государство, антиправительственная оппозиция как орудие заговорщиков и приравнивание нынешнего государства к российской нации. Как этого и стоило ожидать, тема осажденной крепости выходит на первый план каждый раз, когда режиму необходимо подтвердить и укрепить свою легитимность. А угроза со стороны США — всегда в центре внимания.
