"ДП" поговорил со знаменитым пианистом, который прилетел в Петербург из Давоса через Париж и Москву.
Выступление в концертном зале Мариинки открывает российское
сольное турне знаменитого пианиста. Музыканта, который с большим успехом
выступал в самых прославленных залах Нью-Йорка и Вены, Парижа и Милана, Лондона
и Вашингтона, с нетерпением ждут в Тюмени и Челябинске, Кирове и
Перми.
"Для меня эти концерты – самые ответственные в сезоне, -
рассказывает Мацуев. - Наша публика – самая родная, а с другой стороны, самая
тяжелая. Программу я выучил еще студентом, потом она у меня отлежалась. Это
романтическая музыка – «Детские сцены» Шумана, баллада фа минор Шопена,
соната №7 Прокофьева. Программа должна отлежаться, потом я ее возвращаю в свой
репертуар. Это одни из самых любимых моих произведений, я играю их 20 лет,
сейчас я подошел к этой музыке совсем с другой стороны, и она совсем по-другому
будет звучать.
Я придаю особое значение моим сольным концертам в России,
несмотря на не самые лучшие для этого условия. Я имею в виду прежде всего наши
залы злополучные – это огромная проблема, в России не строится
новых залов. Концертный зал Мариинки – это сенсация, прорыв, в России есть пять
залов на всю страну, где можно сыграть концерт мирового уровня. И залы вызывают
сожаление, и инструменты не в лучшем состоянии, но я закрываю на это глаза,
потому что самое важное – это атмосфера, которая царит на концертах в России.
Глаза публики, которая выходит после концерта, дорогого стоят.
Можно играть на любых дровах, в любых залах, только бы
получить эту энергию, этот контакт с нашей публикой. Я никогда не обыгрываю в
России программу, которую мне предстоит сыграть за рубежом. 29 января я выступал
в Париже, перед этим в Давосе мы с Валерием Гергиевым и Юрием Башметом дали
концерт для наших политиков. Он очень долго продолжался, в результате в Париже я
приземлился за полтора часа до концерта. Нервотрепка – но концерт не самый
плохой состоялся. Можно сказать, я обыгрался в Париже, чтобы сыграть на
российском туре, а не наоборот.
"ДП": Недавно вы записали пластинку с исполнением неизвестных
произведений Сергея Рахманинова. Как вышло, что они еще не
исполнялись?
Это студенческие работы Рахманинова 1891 года. Легенда
гласит, что Рахманинов очень ценил мнение Петра Ильича Чайковского, и дал эти
ноты ему на одобрение. Секретарша Чайковского ноты не передала, и след
был утерян. Несколько лет назад сотрудники Музея Глинки раскопали ноты,
восстановили, и передали Александру Борисовичу Рахманинову, внуку композитора.
Никто не знал, как это играть – ведь это были голые ноты, без темпов. Мы
сблизились с Александром Борисовичем, несколько раз я жил в доме Рахманинова
«Вилла Сенар» в Люцерне, в Швейцарии, и в его парижской квартире. В Швейцарии,
на рояле Рахманинова, и был записан альбом.
Это уникальный рояль, Stainway 1929 года. Довоенные
«Стенвеи» обладают феноменальным звуком. Верхний регистр как будто человеческий
голос, а басы как будто с подзвучкой, какой-то матовой. Совершенно особое
ощущение от прикосновения к клавишам этого потрясающего инструмента. Раньше
такие рояли делали вручную, а сейчас их производство поставлено на поток, как
мебель.
Вообще, я играл на разных инструментах, высочайшего качества и ужасного качества. У меня дома еще 10 лет назад стояло пианино «Тюмень», японцы приезжали и удивлялись, как я могу играть на таком сундуке.
Вообще, я играл на разных инструментах, высочайшего качества и ужасного качества. У меня дома еще 10 лет назад стояло пианино «Тюмень», японцы приезжали и удивлялись, как я могу играть на таком сундуке.
"ДП":
Я очень жадный на репертуар, и хочу очень много выучить нового. Репертуар у инструменталистов безграничный, в отличие от струнников и духовиков. Сейчас у меня на кону стоит Второй концерт Брамса, 32-я соната Бетховена, Пятый концерт Бетховена, и 24 прелюдии Шопена. Это то, что я должен сделать в кратчайшее время. К этим произведениям я очень долго шел, это будет в моей жизни этапная работа. Не факт, что она получится, может быть, я ее отложу, ведь очень не хочется выносить на сцену то, что не получается. Я убежден, что музыкант должен играть то, что ему близко в тот или иной момент. Если это романтика, то неважно, в каком возрасте сам исполнитель. Горовиц и Рубинштейн играли романтику в 90 лет.
Ка
кие творческие
планы вы пока не смогли реализовать?Я очень жадный на репертуар, и хочу очень много выучить нового. Репертуар у инструменталистов безграничный, в отличие от струнников и духовиков. Сейчас у меня на кону стоит Второй концерт Брамса, 32-я соната Бетховена, Пятый концерт Бетховена, и 24 прелюдии Шопена. Это то, что я должен сделать в кратчайшее время. К этим произведениям я очень долго шел, это будет в моей жизни этапная работа. Не факт, что она получится, может быть, я ее отложу, ведь очень не хочется выносить на сцену то, что не получается. Я убежден, что музыкант должен играть то, что ему близко в тот или иной момент. Если это романтика, то неважно, в каком возрасте сам исполнитель. Горовиц и Рубинштейн играли романтику в 90 лет.
"ДП": Как происходит выбор вещей для репертуара? Вы учитываете вкусы
публики?
Конечно. Приходит много писем, в том числе по Интернету, с
просьбами исполнить то или иное произведение. Безусловно, я учитываю пожелания и
импрессарио, и директоров фестивалей, и директоров оркестров, и моих педагогов,
моего папы, моего профессора. Но ты должен играть именно то, во что можешь
проникнуть до конца. Если бы меня спросили два года назад, хочу ли я сыграть
Второй концерт Брамса с Нью-йоркским или Венским филармоническим оркестром, я бы
сказал нет, потому что не свой концерт я бы не стал играть, не стал бы рисковать
даже с самым великим оркестром или великим дирижером. Я играю то, что я прожил,
пережил.
"ДП": Как вам удается давать так много концертов?
Когда я смотрю на свой график, иногда мне становится
плохо. У меня постоянное состояние дорожное, и это
меня держит в хорошем тонусе. Конечно, иногда организм дает звоночки. Некоторые
музыканты любят играть одну программу на протяжении сезона, с большими
перерывами, а я люблю часто менять программу, и очень часто играть. Я заряжаюсь,
когда выхожу на сцену, все невзгоды, вся хандра, болезненное состояние уходят.
Когда ты не очень хорошо себя чувствуешь, концерт – это то, что тебе нужно. Та
энергия, которая идет от зала - самое лучшее лекарство, в особенности с нашей
публикой. Я очень люблю общаться с людьми после концерта, мне очень важно мнение
публики.
"ДП": Какой в вашей жизни был самый важный поворотный
момент?
Когда я уехал из своего родного города Иркутск. Мои родители
бросили все в Иркутске и уехали со мной в Москву. С тех пор они всегда со мной,
мой успех – это в основном их заслуга, и я этим очень дорожу.
"ДП": Самым большим творческим успехом что считаете?
Я недоволен собой всегда, считаю, что все еще впереди.
"ДП": Что бы вы посоветовали родителям, чьи дети занимаются музыкой?
Раньше каждый второй ребенок ходил в музыкальную школу, и это только
помогало. Если у ребенка есть музыкальный слух, данные, нужно делать так, чтобы
он занимался, даже если не хочет. Я тоже не хотел заниматься, и никогда много не
занимался. С детства помню, что мне нравилось выступать: в домашней обстановке,
или на академическом концерте в музыкальной школе. Я знал, что могу захватить
аудиторию, любил даже пародировать. Но сам процесс занятий для меня был сродни
аду.
"ДП": Что заставляет вас помогать молодым музыкантам?
Большая трагедия нашей профессии в том, что огромное
количество музыкантов остаются невостребованными. К сожалению, в последние лет
15-20 злополучные законы шоу-бизнеса проникли в нашу классическую музыку.
Особенно после знаменитых концертов трех теноров на стадионах. Ни один
импресарио сейчас не станет вкладывать деньги в молодых артистов, потому что
никто не хочет рисковать, тем более в такое непростое время. Из консерваторий в
Москве и Петербурге каждый год выходит большое количество музыкантов, они
оказываются просто на улице. Кто-то уходит в рестораны, кто-то в подземные
переходы, кто-то вообще завязывает с профессией.
В советские времена была не такая плохая система
распределения, когда выпускник знал, куда он пойдет: пусть даже преподавать в
музучилище, в музыкальной школе. Сейчас и этого нет. У меня есть фестиваль
"Крещендо" для молодых исполнителей, который открывает новые имена. Мы даем им
возможность играть с оркестром, выступать с камерной программой.
Среда – самое важное для музыканта. Есть творческая летняя
школа в Суздале, занятия в которой проходят уже 15 лет. Там дети занимаются с
ведущими профессорами московской, питерской консерваторий. Поддерживать эти
проекты - для меня дело чести. Цель фонда «Новые имена» –оградить, огранить
таланты.
"ДП": Испытываете ли вы беспокойство в связи с кризисом?
Я был недавно в Америке, играл с филармоническим оркестром
Цинцинатти, который выступал и у вас в Петербурге – этот оркестр на грани
банкротства. В Америке сейчас очень тревожная ситуация, посещаемость концертов
упала на 60-70 процентов, залы почти пустые. У нас публика все так же ходит на
концерты, но будет беда, если ее зомбировать каждый день с телеканалов, что у
нас плохо, ничего хорошего не выйдет. Людей нельзя держать в панике. Я приезжаю
в страну, смотрю новости, и меня сразу начинает колотить.
Разумеется, нужно показывать проблемы, но ведь всегда есть
выход. Главное сохранить ту тенденцию, которая была в последнее время, когда
стали давать гранты оркестрам. Музыканты после 50 долларов в месяц стали
получать 2-3 тысячи. Не дай бог это разрушить, это будет действительно
катастрофа. Надо поддерживать и провинциальные оркестры – новосибирский,
красноярский, иркутский, самарский, саратовский, о них тоже нельзя забывать. На
это и существует совет по культуре при президенте РФ, членом которого я являюсь.
В театрах ситуация очень сложная. Зарплата в Центральной
музыкальной школе при консерватории, которую я закончил, чуть больше 2000
рублей, как на это можно жить? Большинство наших педагогов преподает в Китае,
где около 70 миллионов пианистов. В частных школах, которые являются основой
музыкального бизнеса в Китае, преподают музыканты не только из Москвы и
Петербурга, но и со всего Дальнего Востока, из Иркутска, Благовещенска,
Хабаровска. Нужно SOS трубить! Если мы говорим о музыкальном образовании, в
первую очередь надо подумать о том, что происходит в музыкальных школах.
Я очень не люблю слово «вундеркинд». Если появляется
маленькая звездочка, талантливый ребенок, его сразу стараются эксплуатировать,
ведь это деньги! Но 80 процентов таких юных дарований растворяется на
горизонте. А сделать звезду классической музыки так же, как делают
поп-звезд – невозможно в принципе. На это ведь нужно положить 20-25 лет жизни,
без гарантии успеха.
"ДП": Чего бы вы хотели от журналистов?
В наших газетах закрываются отделы, где были рецензии. Якобы
это никто не читает, а если и выходит рецензия, то обязательно с каким-то желтым
оттенком. Но если мы будем ориентироваться на народ, который смотрит «Аншлаг»,
тогда мы загоним себя в стадо. Меня разбирают в Лондоне, Вене, в Париже, а здесь
этого нет. У себя в Иркутске я достал с антресолей журнал «Музыкальная жизнь» за
1972 год, с большой подробной рецензией на концерт Нейгауза. Я бы хотел, чтобы
меня так же разбирали.
"ДП": Что вы делаете, когда появляется свободное окно в
графике?
Отпуска у меня нет, и я чувствую упадок сил из-за постоянной
перемены часовых поясов, но из ритма очень сложно выйти. Здесь есть и момент
счастья, ради которого я работал всю жизнь. Если ты выбрал профессию
концертирующего пианиста, ты должен играть. Может, через год я буду играть 5
концертов в год. Что меня заряжает? Наверное, мои друзья детства из Иркутска,
города, где я родился. Мы собираемся всей компанией на озере Байкал, там можно
попариться, нырнуть в прорубь. Это момент счастья, которым я очень дорожу. Если
я не побываю на Байкале, в тайге, которая обладает уникальной энергетикой, сезон
может не сложиться.
Я веселый человек, это единственное, быть может, что спасает
меня от этого безумного графика. Есть фраза Юрия Хатуевича Темирканова: людей, у
которых нет чувства юмора, я боюсь. Кстати, последний анекдот про меня не
слышали? Приходит на концерт Мацуева вор-карманник, и говорит после концерта:
какие руки, какие пальцы, а такой фигней занимается!
"ДП": Говорят, вы большой поклонник футбола?
Да, я 23 года болею за «Спартак», но я рад за Андрея
Аршавина, который хотел играть в Англии, и это право получил. Дай Бог ему
успехов, как и Роме Павлюченко, который 12 голов уже там забил. Конкурс
Чайковского, как и чемпионат мира по футболу, проходит раз в четыре года. И в
1998 году мне это очень помогло, потому что во время конкурса (победителем
которого стал Денис Мацуев – ред.) я смотрел чемпионат, а не занимался на рояле,
это меня спасло от безумной атмосферы, когда у многих сдавали нервы. Футбол для
меня – отдушина и спасение от жесткого графика.
"ДП": С кем бы вы хотели сыграть в четыре руки?
Этих людей уже, к сожалению, нет в живых. Я бы хотел сыграть
с Сергеем Васильевичем Рахманиновым, с Владимиром Горовицем, с Микельанджело, с
Гилельсом.
"ДП": Когда вы играете, каким представляете слушателя?
Я смотрю в зал и представляю публику как единое целое. Я
убежден, что музыкант является проводником между композитором и публикой,
которая приходит в зал. Публика для меня – это самое главное.