Большой театр реабилитировал Виктора Гюго

Классики делятся на везучих и невезучих. Одним сопутствует не только прижизненный успех, но и посмертные почет и уважение. Другие спотыкаются буквально с первых шагов: их книги не раскупаются, их оперы освистывают на премьере, их картины объявляют "пощечи

<BR><BR>Классики делятся на везучих и невезучих. Одним сопутствует не только прижизненный успех, но и посмертные почет и уважение. Другие спотыкаются буквально с первых шагов: их книги не раскупаются, их оперы освистывают на премьере, их картины объявляют "пощечиной общественному вкусу". Потом, правда, их произведения резко повышаются в цене и признаются шедеврами. Хотя тень скандала -- вспомним хотя бы "Черный квадрат" Казимира Малевича или оперу Бизе "Кармен" -- следует за ними по пятам и 50, и 100 лет спустя.<BR>Виктор Гюго прожил долгую и разнообразную жизнь. Слыл бунтарем и ниспровергателем классицизма, испытал изгнание, стал членом Французской академии. Герои его пьес и романов научились существовать отдельно от автора. Их имена стали нарицательными. Как, например, имя Квазимодо, которое известно даже тем, кто никогда не держал в руках книгу "Собор Парижской Богоматери". И сегодня уже трудно сказать, повезло или нет Гюго. В конце XIX века он был признанным мыслителем и мудрецом, к концу XX столетия его творческий багаж сузился до песенки Герцога "Сердце красавицы склонно к измене..." и пары мелодий из мюзиклов "Отверженные" и "Нотр Дам де Пари".<BR>"Бедный Гюго!" -- скажут одни. "Счастливчик!" -- возразят другие. И каждый по-своему окажется прав. Счастлив писатель, чьи герои востребованы на протяжении 170 лет. Жалок жребий того, кого прибрала к рукам массовая культура новейшего времени.<BR>От пошлости, конечно, не застрахован никто. Пушкин украшает своей курчавой головой конфетные коробки. Эйнштейн трудится на ниве рекламы пива. Гюго повезло хотя бы потому, что лично его никто не трогает. Так что писатель, быть может, и не переворачивается в гробу, когда сладкие голоса российского дуэта "Смэш" мяукают песенку о прекрасной Эсмеральде.<BR><BR><B>Эсмеральда</B><BR><B>пришла в мини</B><BR>На днях на сцене Большого театра России состоялась премьера балета "Собор Парижской Богоматери". Классику воздали должное. Спектакль поставил еще один французский классик -- хореограф Ролан Пети. 40 лет назад его прочтение знаменитого романа стало революцией в парижском балете. Сегодня, несмотря на революционность постановки, спектакль выполняет противоположную роль -- отстаивает права высокого искусства перед низкими жанрами.<BR>Парижская толпа высыпает на сцену московского театра в коротеньких платьицах "кислотных" оттенков. Длинноногая молодежная массовка оттесняет на задний план солидных горожан в костюмах, стилизованных под Средневековье. Костюмы сочинил Ив Сен-Лоран, в творчестве которого бунтарство и классические линии обретают гармонию.<BR>Однако бунт в балете не персонифицирован. Бубен маленькой Эсмеральды заглушает звук колоколов и учащает пульс Клода Фроло исключительно благодаря музыке Мориса Жарра. Репетируя с московскими артистами, Ролан Пети обещал, что героиня станет родственницей Одиллии. Но никакой особенной цыганской магии в Эсмеральде Светланы Лунькиной нет. На "пламя Парижа" она не похожа. Впрочем, мне кажется, что это вовсе и не обязательно. Достаточно и того, что ее Эсмеральда -- настоящая парижанка. Нехватку темперамента возмещает избыток стиля.<BR>Лунькина больше, чем кто-либо другой в этом спектакле, играет куклу в руках судьбы. Здесь все персонажи -- марионетки. И массовка, кидающаяся из стороны в сторону, от карнавала к революции, от праздника к молитве, с равным неистовством. И марширующие оловянные солдатики во главе со златокудрым Фебом (Александр Волчков). И не устающий нервно креститься, скрывая хроническую мужскую неудовлетворенность, Клод Фроло (Ян Годовский). Эсмеральда -- прехорошенькая кукла, попавшая в грубые мужские руки. Вокруг нее Париж -- не современный, и даже не 1960-х годов, а времен мрачного Средневековья. Здесь почва может уйти из-под ног (вовсе не по-балетному разъезжаются станки), распахиваются и захлопываются люки. Покой не обрести даже в объятиях возлюбленного. В углах все время мерещатся злые тени. Куклой Эсмеральда остается даже после смерти, когда ее безжизненное, словно тряпичное тело, перебрасывая с плеча на плечо, уносит на колокольню собора Квазимодо.<BR><B>Химеры Нотр Дам</B><BR><B>де Пари</B><BR>Главная кукла на этом карнавале все-таки не Эсмеральда (чье имя приклеилось к балетным сюжетам еще в XIX веке), а Квазимодо. Эту партию Ролан Пети доверил первому герою-любовнику Большого театра Николаю Цискаридзе. Вернее, танцовщик таковым считался до прихода в театр Пети: танцевал классических принцев-близнецов. Впервые французский балетмейстер сломал его амплуа, назначив молодого артиста на роль Германа в балете "Пиковая дама". Теперь же дал ему самую выигрышную партию в "Соборе Парижской Богоматери".<BR>На фоне парижской толпы Квазимодо выделяется не уродством. Он, как и Эсмеральда, -- из другого теста. Красавица и чудовище, они неизбежно сходятся как противоположности. Герой Цискаридзе не убог, не смешон. Как не смешны химеры с собора, где он обитает. Кажется, что он и есть ожившая химера. Изломанная пластика, от которой он в патетические минуты освобождается, угрожающе распрямляясь во весь рост, начиняет его фигуру драматизмом. Всю свою силу и нерастраченную энергию Квазимодо вкладывает в колокольный звон. Хореограф сочинил для него эффектные мизансцены, когда звонарь Нотр Дам де Пари карабкается по колокольне и повисает на самом большом колоколе, раскачиваясь и танцуя с ним в обнимку. Даны герою и минуты нежности. Особенно хороша сцена, когда Квазимодо, словно невесомого ребенка, баюкает Эсмеральду. Недаром публика на премьере разразилась аплодисментами, оценив и находку Пети, и мастерство Цискаридзе с Лунькиной.<BR>Тем, кто смотрел спектакль в прямой телевизионной трансляции, к сожалению, не видны были слезы на лице танцовщика. Крупных планов было маловато. Зато мы вполне насладились общей картиной, которую хореограф прописал весьма тщательно, не забыв освежить полотно 1965 года (когда состоялась парижская премьера балета) новыми штрихами.<BR>Аплодисментов заслуживает сам факт: вот уже которая премьера Большого театра дается каналом "Культура" в прямой трансляции. Благодаря чему высокое искусство "идет в народ", составляя тем самым серьезную конкуренцию коммерческим проектам. Спектакль доказал, что история, описанная Виктором Гюго, отнюдь не исчерпывается мелодраматическим сюжетом. В ней царят подлинные страсти и вечные мотивы.