Когда адресатам этой рецензии удастся лично увидеть рецензируемое — Бог, коронавирус и петербургское правительство весть. Детский спектакль Антона Оконешникова в ТЮЗе им. Брянцева по хрестоматийной сказке Пушкина прошёл между прошлым и нынешним, буквально на пятки наступившим локдауном, как между Сциллой и Харибдой. Какое свободное плавание его ждёт — увидим когда–нибудь потом. Но посмотреть стоит.
Завлечение внешним видом
Режиссёр и компания его верных соратников из Александринского театра (сценарист Алина Шклярская, сценограф Елена Жукова) решили ни в чём себе не отказывать на большой, слишком большой сцене ТЮЗа. Заселили её формальными аттракционами по принципу "чем богаты — тем и рады". Так здесь появился любимый Оконешниковым советский конструктивизм (в том числе в изводе советских же 1970–х).
Костюмы хора — словно с детских рисунков — с крестиками, кляксами и красными шапками–ушанками, вставные эстрадные номера и очень много пёстрых, часто смешных визуальных событий. По крайней мере в первом акте часовой постановки.
За последние отвечают прежде всего видеохудожники из студии P15 Владимир Посохин и Евгения Кочеванова. На хорошо и разнообразно выезжающих экранах–полотнищах мигают весёлые картинки и предупредительные надписи, например "царь в здании" при первом появлении Царя Салтана (Александр Иванов) или "danger" в сценах войны с уморительным красным деревянным пулемётом (в который превратили коня Салтана) и нарисованными, но очень громко падающими бомбами.
Читайте также:
Театр
Суд идёт: "Братья Карамазовы" в Малом драматическом
Море, тучи, крышка бочки, гигантский комар (муху и шмеля рисовать не стали) — тоже прежде всего на чистой совести видеохудожников. Белка с золотыми орешками — компьютерная камнеежка из ретроигры. Черномор и его 33 богатыря — уже отчасти реальные водолазы–спецназовцы.
Костюмы трёх заморских гостей срисованы будто из какого–нибудь кинокиберпанка. Царевна Лебедь (Анастасия Казакова) — разумеется, эстрадная дива в перьях и с микрофоном. Население волшебного города Князя Гвидона (Иван Стрюк) — парад призраков словно из японского мультика. Матрёшки Ткачиха и Повариха по–лубочному пестры. Баба Бабариха (Антонина Введенская) — чёрно–белая "классная дама" с рогами. Не забудем и о распорядителе спектакля (Дмитрий Ткаченко) — этот то ли конферансье с бабочкой, то ли рабочий сцены с рацией забавно двигает и действие, и действующих лиц.
Демонстративно несерьёзно
Сценическая суета обёрнута музыкой, как конфеты фантиками. В здешней "Сказке о царе Салтане" постоянно занят "живой" квинтет (музыканты располагаются у сцены, и за ними можно наблюдать), все беспрестанно и чуть нестройно поют.
Режиссёр сообщал, что в спектакле хотели посмеяться над оперой: вот и солистка Лилиан Наврозашвили всё время бродит с пюпитром для нот, который ей не нужен, только путается под ногами. Однако получился эдакий фолк–мюзикл. Лёгкая музыка Андрея Бундина не застревает в памяти (увы, даже "лебединая песня" Царевны), зато отлично заполняет время и помогает пластическим этюдам "хора".
Режиссёр так увлекся внешним видом постановки (правда, на второй акт визуальных затей хватило не вполне, и сцена ТЮЗа слегка поблекла), что как будто бы оставил чисто актёрские задачи на откуп самим артистам. И они зажгли как встарь, декламируя с детства знакомые стихи заливистыми голосами с утренников.
Из–за этого "театр представления" Оконешникова с подробно выстроенными движениями, тщательно сочинёнными гэгами, специальной работой с текстом (хор повторяет ключевые слова "солистов" как припев и пр., и пр.) опасно приблизился к стандартному "детскому представлению". Обрамление сказки — сусальная сцена с матерью (будущая Царица–мать — Анна Дюкова), укладывающей спать сына, — задаёт этот сомнительный тон, и впоследствии фальшивую бодрость декламации не удаётся перебить никакими кунштюками.
Впрочем, возможно, так и было задумано. Новая тюзовская "Сказка о царе Салтане" — штука демонстративно несерьёзная. И смеются здесь не только над оперой, но и над собой, и над самим жанром детского спектакля.
