Мефистофель пал, и никого не стало: что роднит горельеф и "Десять негритят"

Если вы вдруг не заметили, то время спрессовывается с какой–то невероятной скоростью. События, которых еще недавно вполне хватило бы на год, а прежде — и на несколько, теперь не умещаются в один сезон.

Сознание мечется между отравленным Навальным и Лукашенко с автоматом без рожка, чуть–чуть места на его периферии остается на вагнеровцев, падающий рубль и вирус (впрочем, если так пойдет и дальше, вторую его волну мы можем просто не заметить). Недавние поправки в Конституцию забыты, выборы президента США, до которых всего–то два месяца, не волнуют вообще никого. И даже за тем, что там у негров, следить перестали. Имеют ли еще черные жизни значение? Бог весть.

Правда, появился хороший повод вспомнить: во Франции из уважения к этим жизням решили переименовать "Десять негритят" Агаты Кристи. Которые в оригинале называются даже не "негритятами" (производные от Negro), а именно что "маленькими ниггерами" (Little Niggers). Теперь вместо них у французов по всему тексту "солдатики". Пафос произошедшего, правда, немного снижает то, что в Англии еще с 1980–х годов предпочитают более нейтральное название "Потом не осталось никого", в США же "Ten Little Niggers" не использовалось вообще никогда. Там в считалке солдатики, а одно время был компромиссный вариант: "Десять маленьких индейцев".

У нас же, пока французы переписывают Агату Кристи, случился юбилей: 5 лет как с дома Лишневского на Лахтинской улице сбили Мефистофеля. Сюжеты достойны того, чтобы их сравнить. В обоих случаях имело место оскорбление чувств — национальных и религиозных. И там и там чувства были оскорблены произведением искусства, причем неумышленно: для Агаты Кристи слово nigger не имело того негативного звучания, которое у него уже на тот момент было в США. Мефистофель же и вовсе появился на 100 лет раньше, чем убогий церковный ширпотреб напротив.

Теперь о различиях. Переписывание Агаты Кристи, а также все сюжеты в рамках Black Lives Matter, во–первых, инициированы снизу, во–вторых, проходят на волне народной поддержки и являются мейнстримом. Мефистофель был уничтожен представителями власти (доказано, что людьми из "Единой России", связанными со спикером ЗакСа Вячеславом Макаровым, который принимал активное участие в строительстве этой церкви). С внешней точки зрения это деяние было не только предосудительным, но и уголовно наказуемым, поскольку речь идет об умышленном уничтожении объекта культурного наследия. Поэтому совершалось втайне.

Тут можно сделать самые разнообразные выводы. Например, о том, что отечественное общество, в отличие от западного, нетолерантно: мало того, что оскорбляет верующих Мефистофелем, так еще и требует вернуть его обратно и даже собирает на это деньги. Тогда как в буржуинстве снос памятников колонизаторам и рабовладельцам является социально одобряемым действием.

С другой стороны, налицо очевидные издержки демократии. В странах, где общественное мнение определяет жизнь страны, во всем происходящем идиотизме именно народ и виноват. Там же, где о благе населения пекутся власти, и весь идиотизм исходит от них. А народ на этом фоне смотрится вроде и не так плохо. По крайней мере, иногда.