Личное привычное: двусмысленность в проекте "Русские грузины" Леонида Парфенова

Автор фото: Trend/ Павел Долганов
В комментарии к фильму, выложенному в Сети, кто–то пишет: "много скрытой ненависти к Сталину". Почему же, хочется спросить, "скрытой"?.. И как еще относиться к главному, по сути, герою первой серии фильма "Русские грузины"?.. Но вопрос в точку, что называется. Как рассказывать о тиране, который при этом еще и главный герой повествования?.. Но все–таки тиран. Но все–таки, при всем том, — главный герой… И так далее, до бесконечности.
Конечно, последние фильмы Парфенова — это прививка от шовинизма, расизма, национализма. Но и тут получается двусмысленность. Рассказывая о том, как Россия приняла множество народов под свое крыло в прошлые века, приходится тем самым прославлять имперство. Конечно, талант Парфенова еще и в том, что он умеет примирять непримиримое. Но и этот талант, как мы можем видеть, не безграничен. В некоторых случаях диалектика бессильна, как говорится.
Словом, генерал Багратион — еще один из главных героев фильма — спаситель не только России (в 1812 году), но и самой авторской концепции. Рассказ о нем, пожалуй, самый цельный кусок повествования. Ему посвящена добрая треть фильма. Но, поскольку герой Бородинского сражения был воспет и прежде — и в царское (включая роман "Война и мир"), и в советское время, ничего особенно нового придумать не получается. Иллюстрировать рассказ о Багратионе кадрами из советских фильмов о нем же — тоже выходит какое–то масло масляное. Поэма "Мцыри". Лермонтов на Кавказе. Пушкин в Грузии. Грибоедов. Жена Грибоедова. Все это какой–то учебник литературы за 6–й класс советской школы. Конечно, если бы в то время учебники были такими, как фильм Парфенова, это было бы счастье.
В этот момент ты понимаешь всю двусмысленность затеянного Парфеновым проекта. При всем его таланте, при всем уникальном даре и обаянии. Не может в XXI веке чья бы то ни было национальность быть главным критерием, принципом, "героем" рассказа.
Зло интернационально — как и добро. Акцент на национальности героев в лучшем случае ничего не меняет, а в худшем — отбрасывает нас куда–то в XIX столетие. Как всегда, спасают сценки, разыгранные в фильме актерами по мотивам исторических событий или просто важных моментов жизни героев, — фирменный прием Парфенова. И это, и прием исторического отстранения ("посмотрим на происходящее глазами нашего современника") также смотрятся самоповтором.
При этом и у Парфенова, и у других выдающихся авторов документального кино сегодня появился мощный конкурент — Юрий Дудь. Он смог предложить российскому зрителю и новую интонацию, и новую форму.
Фильмы Парфенова во многом построены на личной ауре, обаянии ведущего — в то время как фильмы того же Дудя смещают акцент с личности ведущего на само событие или факт. "Самовлюбленность" авторского телевидения долгое время считалась у нас чем–то неизбежным, неотъемлемой составляющей жанра, но, как оказалось, без этого вполне можно обойтись.
Личность рассказчика больше не является центральным звеном повествования. Таким образом, российская документалистика дрейфует к универсальным международным стандартам. Хотя, конечно, этой авторской изюминки нам будет не хватать.