Первый "Лед" (2018), снятый дебютантом, известным клипмейкером Олегом Трофимом, собрал в прокате невиданную тогда кассу (1,5 млрд рублей при бюджете 150 млн); получился не просто популярный фильм — авторам удалось создать, что называется, "народное кино". Задним числом, конечно, проще объяснить успех. Главная героиня — сирота из провинции со всем необходимым в этом случае набором страданий. Вдобавок детство ее пришлось на 1990–е — горькие, как у нас теперь повелось считать. К тому же режиссер ловко соединил русское страдание с голливудским хеппи–эндом; а то, что это еще и спортивная драма, придает ей известную универсальность. При всем том говорить о глубине образов в первом "Льде" не приходится, герои почти совпадают со своими функциями. Разве что музыкальные номера несколько скрашивают одномерность повествования.
У нас любая мелодрама или комедия сегодня снимается с расчетом на возможное продолжение. А уж цифры сборов имеют и вовсе магическое воздействие на продюсеров. Вполне можно было бы ожидать от "Льда–2" истории в том слащавом духе, как у нас принято: рассказать то же самое другими словами — и получить громкий провал.
Не факт, конечно, что нынешний фильм ждет сопоставимый коммерческий успех, но по крайней мере он получился гораздо глубже и интереснее. Все это потому, что продюсеры пригласили в качестве режиссера Жору Крыжовникова, автора "Горько" и "Самого лучшего дня".
Важно понимать, что они пошли на заведомый риск — доверить продолжение народного хита мастеру парадокса и абсурда. Сделали продюсеры это, как мы догадываемся, потому, что спасти приквел или сиквел в России может только парадоксальное решение — что само по себе гораздо более важная вещь.
Манеру Крыжовникова не спутаешь ни с чем. Он сделал из легонькой драмы экзистенциальное исследование — об ответственности, любви, жертве, о выборе между желанием и долгом. Самое, конечно, поразительное — как прежних линейных действующих лиц, носителей единственной идеи или истины, Крыжовников превратил в противоречивых; и все это еще и в жанре почти мюзикла!
Читайте также:
Кино
После боя. "1917" Сэма Мендеса
Герой (Александр Петров) впервые — не привычный Зорро–победитель, а человек сомневающийся и ошибающийся; а у юной героини фильма прав на собственный поступок никак не меньше, чем у взрослых персонажей. Наконец, Крыжовников не боится именно что драматических обстоятельств, даже у критиков при просмотре наворачиваются слезы — хотя некоторые считают, что это самые черствые люди на земле.
Режиссер не боится таких эмоций, он именно создает на экране ситуацию для активного сострадания и сочувствия. Казалось бы, какие проблемы — советское кино 1970–1980–х умело это делать, но за прошедшие 30 лет массовый российский зритель совершенно отучен от сочувствия. Его кормили с ложечки настолько банальной кашкой чувств, что в итоге у нас вырос "долюмьеровский дикарь", которому приходится заново объяснять элементарные вещи. Будет, конечно, очень важным знаком — насколько финансово успешным окажется сей эксперимент. И в случае успеха будет означать вот что: массовый зритель повзрослел и готов к более глубокому разговору на экране. Ну или не готов. И не повзрослел. Вот как раз это и узнаем.
