Власти страны выбирают — воевать или тянуть время.
Не все догадывались, что объявленный Америкой антииранский бойкот сработает с такой быстротой и силой. Больше всего сомневались, видимо, в Тегеране. И ошиблись.
Иранский экспорт энергоносителей сейчас в 5 или 6 раз меньше, чем был весной прошлого года. Опасаясь вторичных санкций, к бойкоту присоединились не только индийцы, но даже и китайцы, у которых своя торговая война с США.
Кстати, из–за этой войны произошло то, чего не предвидел вообще никто: страх перед возможной всемирной рецессией перевесил панику по поводу перекрытия иранских нефтепоставок. Поэтому нефтяные цены не только не выросли, а, наоборот, заметно снизились. Это стало для Тегерана добавочной неприятной новостью.
Поскольку две трети иранских внешнеторговых доходов давали нефть и нефтепродукты, можно предположить, что экспортная выручка этой страны упадет в предстоящем году на $50–70 млрд по сравнению с пиком ($100 млрд), который был достигнут в 2017–м.
Широкие массы в этой стране и без того посылают сигналы своим властям, что озабочены воровством, кумовством, безработицей и стагнацией уровня жизни. И вот впереди спад и затягивание поясов. После "обамовского" снятия санкций в 2015–м иранская экономика за один только следующий год выросла на 13%. А сейчас поскольку новый бойкот жестче предыдущего, то и хозяйственный откат, видимо, будет глубже.
Казалось бы, в столь плохой ситуации поиск компромисса с Америкой выглядит разумным. Разумным, но не очень вероятным. Окончательные решения в Иране принимает не выборный президент Рухани, которого считают политиком по местной мерке рациональным, а высший руководитель (рахбар) Хаменеи и руководство Корпуса стражей исламской революции, давняя ставка которых — ядерное вооружение и строительство средиземноморской империи путем насаждения вассальных режимов в Сирии, Ираке, Ливане и секторе Газа. Для них сыграть назад — это признать собственную историческую неудачу.
С учетом этого нюанса у иранцев остаются две линии поведения: либо идти военно–шантажным путем, блокируя аравийскую нефтеторговлю, либо тянуть время, ведя для отвода глаз даже и какие–то переговоры, но на деле ожидая и надеясь, что в следующем году Трамп проиграет президентские выборы. Назовем эти варианты последним и предпоследним доводом тамошнего режима.
Несколько недель казалось, что выбор пал именно на последний довод. Анонимные и не очень сильные удары по насосным станциям и танкерам выглядели прологом к чему–то более основательному. Но, поскольку Саудовская Аравия заручилась поддержкой почти всех арабских режимов, а США, хоть и неохотно, начали подтягивать в регион свои силы, осмотрительность на какое–то время взяла в Тегеране верх. Тем более в конце июня ожидается встречный ход: в Иерусалиме намечены переговоры секретаря Совбеза РФ Патрушева, помощника президента США по нацбезопасности Болтона и председателя Совета нацбезопасности Израиля Бен–Шаббата.
Ясно, что американцы и израильтяне предложат Москве размен: они смирятся с существованием режима Асада, а Кремль убедит иранцев утихомириться в Средиземноморье и уступить в ядерном споре. Повестка встречи очевидна, но успех ее сомнителен. Во–первых, иранцы привыкли не обращать внимания ни на чьи советы. А во–вторых, уход из Сирии иранских сил и отказ от поддержки Хезболлы и Хамаса очень ударит по Асаду, который вряд ли может удержаться сам и переложит на Россию тяжкий труд по его спасению.
Поэтому выбор между последним и предпоследним иранским доводом отложен, видимо, ненадолго.
