Иногда наша страна вообще и город в частности напоминают испытательный полигон при кабинете психоаналитика.
Приходит пациент, жалуется на проблемы, ему предлагают их реализовать на чужом поле: психоанализ ведь не про других, а именно про пациента. Какие будут последствия для окружающих — неважно. Главное, чтобы клиенту стало спокойнее. Но у нас возникает ощущение непреодолимости проблем.
Главная, как кажется, размер. Каждая наша новая стройка должна быть самой большой, немыслимо большой. Если небоскреб — то самый высокий в Европе. Над смыслом не задумываются, даже над формой, главное — чтобы очень длинный, чтобы всем было видно. Потому, наверное, из центра города и ушли, чтобы над всем Финским заливом торчал, чтобы маяком встречал всех и всегда. Выдь на море, чей штырь протянулся…
Понятно, что и оперный театр должен быть как стадион. Ну а уж если, собственно, стадион, то такой уж преогромный. Еще лучше идея со строительством хоккейной арены. Там, представляя проект, так прямо и говорят: мол, наша арена будет самая большая в мире, просто самая–самая, больше той, что в Монреале. И дальше: если во время строительства нашей кто–то чуть побольше построит, то мы и тут превзойдем, проект подправим, мест подбавим. Разговоры о том, что есть Ледовый дворец, "Юбилейный" и арена СКА на Петровском, должны быть забыты. Ничего не пожалеем, ровно ничего. СКК снесем, ничего из старого нам не надо и все новое к матери — сырой земле приделаем, такой гриб взрастим, что никаких денег не жалко. Это не ирония, а всё так и звучит.
Понятно, что на этом фоне и маневры на Дальнем Востоке проведем такие, каких никогда на свете не было. Ну и понятно, что ничего для военных игр в Сирии не пожалеем, все наши вооружения там испытаем, все ракеты запустим, они ведь у нас самые большие, самые длинные, самые сильные, без устали протыкают врага. И уж если демонстрацию разгонять, то столько народу в кутузку забрать, сколько никогда не забирали. На самом деле 300 или 600 — даже не имеет значения, ведь дело–то не в количестве буквальном, а во внушительности. Дети со стариками вышли, мы им ходу не дадим.
Все это больше и больше начинает напоминать реализацию пубертатных и постпубертатных комплексов. Говорят, когда великий композитор Густав Малер пришел к Зигмунду Фрейду жаловаться на семейные проблемы, тот спросил, чем занималась жена до свадьбы. Малер припомнил, что какие–то романсы ерундовые писала. Совет был, естественно, простой: а вы их издайте — поможет. Смысл в том, чтобы амбиции удовлетворить. В нашем случае, с одной стороны, чистая симптоматика страданий по поводу размера. А с другой — непреодоленные комплексы структур, проигравших холодную войну и так и не способных осознать причины. Потому и будем мстить американцам за это пожизненно, пусть знают наших.
На все это — ну или частично — есть один простой рассказ. Говорят, как–то раз Энрике Иглесиас пожаловался на то, что известные резиновые изделия маленьких размеров не производят. Дивный показатель уверенности в себе. Главное, пользоваться уметь тем, чем природа наградила. А у нас все получается, что Черчилль был прав. В годы войны наши присылали в Англию списки товаров по лендлизу, требуемых для Красной армии. По историческому анекдоту, в них те же микрогалоши появились один раз, затем другой, никто не решается Черчиллю доложить. В какой–то момент не выдерживают, спрашивают, Черчилль реагирует: конечно, надо послать, все равно всех насилуют при наступлении, так хоть без последствий. И добавляет: дайте волю своему самому буйному воображению и сделайте непредставимо гигантские. А затем поставьте штамп "small size" и пошлите в Россию.
Видно, комплексы все те же. Вот и на метро надо добавить 4,2 млрд, зачем разумно пользоваться тем, что бог дал. Главное, пыль спустить, своих озолотить. Да и ответ главы Нацгвардии Навальному из того же сериала: кулаками помериться. А так, чтобы доходы от земли на дело пустить, это слабо. Видать, размер не тот — сознания. Потому и ледокол самый большой все никак не достроить. Турбины не тянут.
