Моряк, пулеметчик и политработник Всеволод Вишневский начал свою "Оптимистическую трагедию" с размахом: "История, текущая, как Стикс. Испарения всех тел. Шум человеческих тысячелетий. Тоскливый вопль "зачем". Неистовые искания ответов". Авторские указания 1932–1933 годов в Александринском театре 2017–го выполнили в точности. В постановке Виктора Рыжакова и драматургической версии Аси Волошиной каноническая советская пьеса о революции и гражданской войне превратилась в полноводную реку коллективного бес– или подсознательного, сточную канаву обрывков исторической памяти и культурных мемов, наросших за 100 послереволюционных лет.
Постановщики новой "Оптимистической трагедии" не церемонятся. Как индусы, выбрасывающие в свои реки все, от мусора до трупов, они швыряют в воды спектакля что ни попадя — трескучие монологи Вишневского и песенки Фредди Меркьюри или 5`nizzы, исповедь о растерзанном ребенке из "Братьев Карамазовых" и рэпчик с кратким содержанием пьесы и рифмами вроде "В этой трагедии не видно оптимизма / всех засосало в жерло катаклизма".
Прием задан еще в увертюре–параде. Под замечательно засемплированного Моцарта танец маленьких лебедей (бородатых и упитанных) сменяется выходом супергероев во главе с Бэтменом и Человеком–пауком, пять Крокодилов Ген уступают сцену чернобыльским ликвидаторам, советских школьниц (опять в мужском исполнении) теснят омоновцы… Так оно дальше и течет. Благо формат позволяет.
Подзаголовок спектакля — "Революционный концерт". Сценическая "легенда" — официозное театрализованное представление к сколько–нибудь–летию революции с двумя ведущими–Харонами, Эрой Зиганшиной и Аркадием Волгиным. Они дают первые напутствия по дороге в царство Аида (такие узнаваемо–дежурные, такие советские — какие и до сих пор не перевелись), они же последними танцуют на "Прощальном балу" матросов–анархистов. Матросы являются на сцену уже мертвыми — гипсово–белыми, как ветхие статуи из советского пантеона. Так и будут передавать вести с того берега Стикса, не теряя монументальной скульптурности, несмотря на гармошки, контрабасы, маракасы и прочую живую музыку в руках. Комиссар Анна Блинова единственная выделяется из толпы черной униформой гимназистки, но вообще–то тут нет правых и виноватых, главных и второстепенных — все равны перед лицом истории, и каждому дано слово.
Чтобы успешно пережить двух–с–половиной–часовой переход через Стикс, нужно лишь забыть о сакраментальном вишневском "тоскливом вопле "зачем" и неистовых исканиях ответов". Пусть наше родное государство, обескураженное необходимостью как–то осмысливать и отмечать столетие революции, надеется получить хотя бы от театров единый, как учебник истории, ответ на вопрос "Что это было?". Александринский театр на такое не подписывался, он предъявляет нам ворох актерских этюдов на самые разные темы, в целом вполне революционные — про секс, насилие и идеологический рок–н–ролл. Каждый этюд — произведение чистейшего артистического искусства без всяких оглядок на "подлинность" или "документальность". Анна Блинова, Тихон Жизневский, Дмитрий Лысенков, Александр Лушин и иже с ними выступают в номерах почти цирковых по накалу и виртуозности, поют так, что музыканты локти кусают, играют уморительно даже в сценах убийств и пыток. Пересказывать, кто о чем, — значит лишить зрителя всего удовольствия.
Говорят, до премьеры команде "Оптимистической трагедии" завидовала вся остальная Александринка — так весело было у них на репетициях. Понятно, что теперь из этой песни трудно выкинуть любое, в том числе необязательное слово. В итоге не слишком обязательных событий на сцене, кажется, большинство. Но если оставить только необходимые (например, увертюру, разоблачение Комиссара и пару баттлов), то река истории не станет преодолимее, XX век — понятнее, а наше отношение к событиям 1917 года — членораздельнее.
В этом–то и трагедия авторов, Виктора Рыжакова и Аси Волошиной. В этом, впрочем, и их сдержанный оптимизм.
