Иранское кино понимается большинством как форточка в довольно закрытый, параллельный мир, про который у нас мало что известно. Между тем в Иране мощнейшая школа кино, со столетней историей, которая во многом напоминает историю кино советского и российского. Так, появление "нового иранского кино" в 1990–х годах оказалось возможным благодаря соединению традиционного видения мира и европейской кинематографической традиции; сейчас говорят уже о второй "новой волне" иранского кино, и режиссер Асгар Фархади является ее ярким представителем. Его предыдущий фильм "Развод Надера и Симин" (2011) стал главным триумфатором 61–го Берлинского кинофестиваля.
Это и понятно: Фархади снимает иначе, чем его коллеги–режиссеры. Он работает с универсальной драматургической структурой, понятной в любой стране; то есть снимает историю, которая могла бы произойти не только в Иране. В новом фильме Фархади эта универсальность усилена еще и тем, что герои в свободное время играют в самодеятельном театре, где ставят пьесу Артура Миллера "Смерть коммивояжера". Если вспомнить содержание пьесы, мы обнаружим, что происходящее в личной жизни героев каким–то причудливым образом повторяет основной моральный конфликт пьесы. Но и без этого знания символизма хватает. Молодая пара Эмад и Рана, живущие в Тегеране, являются представителями того, что у нас принято называть интеллигенцией, просвещенным меньшинством внутри традиционного большинства; они вынуждены соблюдать условности, которые противоречат подчас житейской логике (например, постановка пьесы Миллера в иранском театре).
Но основной конфликт, который рассматривает Фархади, — это типичное исследование природы насилия в человеке. В этом смысле, конечно, фильм отсылает нас в первую очередь к Михаэлю Ханеке, символу европейского психологического кино. Самое интересное именно с драматической точки зрения — как герой, представляющей саму культуру и просвещение (он учитель литературы), вынужден разрываться между инстинктом и культурой, врожденным и приобретенным. В каких–то моментах фильма, самых пронзительных, мы видим, как в человеке буквально борются две стихии — культуры и архаики, культуры и насилия.
Насилие все равно остается тем, что "всегда с тобой" и всегда готово вырваться наружу, и приходится каждый раз делать над собой усилие, чтобы его сдержать. И этот мучительный процесс выбора — самое интересное в фильме. Возможно, внутри иранского общества фильм воспринимается еще и как критика внутренней цензуры. Это фильм о том, что множество разных табу не столько решают проблему насилия, сколько ее запутывают. Именно разветвленная внутренняя цензура внутри общества порождает подобные конфликты. Поскольку нет самой культуры говорения о конфликтах, нет культуры их публичного обсуждения и проживания травмы, они каждый раз превращаются в трагедию для отдельного человека — при попытке решить эти проблемы самостоятельно. Это оказывается непосильной ношей для индивидуума.
Читайте также:
Кино
Чужие здесь ходят. Рецензия на фильм "Притяжение"
Словом, это очень актуальное кино — в том числе и для нашего кинематографа; в нашем кино подобные проблемы тоже, конечно, ставятся и разрешаются, и ситуации похожие — но даже на фоне сегодняшнего иранского авторского кино наше смотрится как подросток на фоне взрослого, ответственного за свои поступки человека.
