Рецензия на спектакль "Новое время"

Театральный критик Дмитрий Циликин — о спектакле "Новое время" в Александринском театре.

В 1975–м видел я в Александринке — тогда Театре драмы имени Пушкина — спектакль "Ураган". Пьесу одного из главных советских литературных монстров Анатолия Софронова поставил тогдашний худрук Игорь Горбачев. У Игоря Олеговича имелась пламенная страсть (к счастью, разделенная) — к родной Коммунистической партии. И репертуар он выбирал такой, чтобы страсть утолить, в частности, "Ураган" рассказывал о непростом, но честном и самоотверженном труде партийных работников. Сами представьте, какой это был дикий кошмар, однако ж 40 лет прошло, а помню, как Александр Федорович Борисов изображал первого секретаря обкома Хоменко — всепонимающего мудреца, а Галина Карелина сияла величавой красотой в роли второго секретаря Чернобривцевой. Александринцы как–то исхитрялись придать человекоразмерность, более того — даже глубину самому мертвому пошлому вздору.

Если раньше здесь аж самого Софронова умели играть прилично, так неужели сейчас мастера не одолеют Татьяну Рахманову? Разумеется, одолели. Впрочем, госпожу Рахманову следует считать не автором пьесы, а автором композиции. Она положила в бумагорезательную машину классическую "Жизнь Галилея" Брехта и из полученных кусочков склеила свой пазл. Сохранились сочные выразительные брехтовские реплики — например, про то, что из кожаных переплетов древних фолиантов нарезаны бичи. Или: несчастна страна, в которой нет героев, — несчастна страна, которая нуждается в героях. Но у Брехта были еще и характеры, живые люди. У Рахмановой — функции, излагающие идеи. Они и названы условно: Философ, Ученый, Торговец. Однако отшлифованное за десятилетия мастерство Николая Мартона, Аркадия Волгина, Семена Сытника в том и состоит, чтобы оживить функции, придать им безусловность. А каков Виктор Смирнов — римский папа!В начале заседания Святейшего совета он отчеканивает знаменитую реплику Ельцина: "Не так сели", — и дальше воздух буквально густеет от его чугунной силищи, стальной воли. Или Мартон замечательно играет сцену, отсутствующую у Брехта: его Философ пугает юную служанку рассказами о пыточных инструментах и технологиях — обертоны неповторимого голоса придают рассказу такую пластичность, что становится по–настоящему страшно…

Режиссер Марат Гацалов выступил еще и сценографом, уставив планшет Новой сцены рядами одинаковых металлических контуров параллелепипедов выше человеческого роста. За счет отличного света (художник Илья Пашнин) в этом бездушном пространстве особенно выигрышно смотрятся фигуры персонажей в стилизованных под XVII век костюмах от Леши Лобанова.

Расчет Гацалова оправдался. Его явно интересовал актуальный публицистический смысл: "Своей животной натурой человек чувствует опасность: едва вступив на путь разума и свободы, он понимает, что впереди только темное топкое болото, где каждый шаг разверзает новые бездны. Темный и теплый угол незнания намного уютнее звездных высей". А мастера, не теряя политической злободневности, облекли его в плоть и наполнили кровью.

Однако ведь Новая сцена задумана как питомник и рассадник всяческого contemporary — куда ж без него? Оно и наступает — на смену пожилым артистам является пятерка абсолютно голых девчат и в мертвой тишине начинает упражняться в contemporary dance (хореограф Татьяна Гордеева). У кого–то точеная фигурка, у кого–то — приятно полненькая, но двигаться толком не умеет никто, да и "хореография", как в 98% так называемого современного танца, — лютая графомания. Недавно довелось на фестивале как раз этого самого танца услышать декларацию некоего его деятеля: мол, профессионализм не нужен. "Скажите такое своему дантисту", — парировал один умный человек. Уверен, актеры, играющие "Новое время", присоединились бы к этой реплике.