Особый российский путь: между ворюгами и кровопийцами
Общественный договор между средним классом и властью с 1993 по 2011 год строился на известной максиме Иосифа Бродского: "Говоришь, что все наместники — ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца". Бабло побеждало зло. Конечно, сажали Ходорковского и Лебедева, закрывали НТВ, фальсифицировали или отменяли выборы. Но уровень вмешательства государства в личную жизнь был не сравним с советским. Мало кто становился долларовым миллиардером, зато свободный выезд из страны, потребительское изобилие и, благодаря Интернету, относительная информационная свобода позволяли смотреть на все увеличивающуюся коррупцию и сужение политических свобод без особого отчаянья. Пьют, конечно, кровь, но — помаленьку.
Между тем основная масса населения приветствовала путинский режим не только и даже не столько за повышение уровня жизни. Радовало как раз кровопийство: разгром бандитских группировок, уменьшение всевластия губернаторов, победа в Чечне, операция в Грузии, великодержавная риторика.
С 2010 года ситуация меняется. Уровень коррупции начинает раздражать большинство населения снизу доверху. Алексей Навальный становится популярнее всех остальных оппозиционеров, вместе взятых, обличая правящую элиту вовсе не в кровопийстве, а именно в воровстве. Всплывают чиновничьи дворцы, шубохранилища, немыслимые откаты.
Но и низы — не хотят, история с Егором Свиридовым, убийц которого милиционеры хотели выпустить за взятку, всколыхнула в декабре 2010 года Манежную площадь. Те, кто сейчас воюет за Луганскую и Донецкую республики, и те, кто на стороне Украины, стояли на Болотной и Сахарова вместе. Потому что решительно всех достала тотальная коррупция.
Такой народный фронт для власти смертельно опасен. Поколебавшись, Владимир Владимирович решил поменять ингредиенты кремлевского коктейля — меньше воровства, больше кровопийства. Жесткий отпор Pussy Riot, "болотный процесс", новые ограничительные законы Думы и, наконец, аннексия Крыма. Зато взамен — дело Сердюкова, жесткий контроль над зарубежной собственностью парламентариев и чиновников, ограничение на выезд правоохранителей за границу.
Вместо модернизации, открытого правительства, Сколково — построение национальной платежной системы, ориентация на Китай, резкое увеличение оборонных расходов, державность, "государственная культурная политика", ограничение Интернета, клерикализация.
"Брежневизация" власти имеет две стороны. Одна, вызывающая ужас у просвещенного меньшинства: государство вторгается в приватную сферу. Оно не хочет, чтобы гражданин имел двойное гражданство, лечился за границей, был геем, печатно ругался матом, курил в ресторане. Гражданин глуп, его легко завербовать, он склонен к порокам — следует следить за ним, как за неразумным дитятей.
Другая сторона крымского поворота, радующая большинство, — разница в материальном благосостоянии все больше не выпячивается, а скрывается; кто и как может воровать, определяют на самом верху; зарвавшихся взяточников с невероятным шумом арестовывают.
И впрямь, представить себе во времена Брежнева первого секретаря обкома или министра с дачей в Ницце и квартирой в Майями невозможно. Появляются новые кадры, опричнина вместо земщины: Дмитрий Рогозин, Сергей Глазьев, Александр Бастрыкин, Владимир Мединский, Андрей Луговой, "Партия "Родина" — спецназ президента". Триколор веет над Арктикой и Антарктикой, соседи — побаиваются, Америка — уважает. Наша матушка Россия — всему свету голова.
В правящей верхушке происходит, условно говоря, вечный русский бой: "Все мое", — сказало злато; "Все мое", — сказал булат. "Все куплю", — сказало злато; "Все возьму", — сказал булат".
На стороне булата пока преимущество. Невероятный рейтинг президента: "Крым наш". Выросшие зарплаты офицеров, заработавшие военные заводы, вознагражденная ностальгия по СССР. Здесь есть еще куда двигаться. Ну а если кому не нравится — пусть выбирает между Потьмой и Веной, как это было при Леониде Ильиче.
Но не исчерпаны возможности и у партии бабла. Недавние западные санкции, кажется, неожиданно имели успех. Во всяком случае, позиция России стала много компромисснее. Привыкшие пересекать параллели и меридианы на своих частных самолетах, приятели президента явно потрясены, хотя все возможные компенсации внутри страны они уже получили. Торговля углеводородами не терпит изоляции: нефть не выпьешь, Китай все не купит.
Кто раз побывал в Италии, будет стремиться на Апеннины снова и снова. Дома в Лондоне требуют присмотра.
Что касается внутреннего ужесточения, здесь — только начни: страшно. Главными жертвами будут ведь не узники Болотной.
Чистка — всегда смена элит. А это уже не Брежнев, а Сталин.
Здесь грань тонкая, перейти легко. А вот если жить как во времена застоя — воровать помаленьку, не ввязываться в авантюры за рубежом, беречь кадры — можно еще безболезненно протянуть какое–то, может, и немалое время.
Владимиру Путину и его ближайшему окружению за 60. Поздно меняться.
