"Выходной Петербург". Как остаться честным

Автор фото: Trend/ Елена Яковлева
Россия, Санкт-Петербург. Борис Вишневский , политолог

О книге Бориса Вишневского "Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда"

Политик и журналист Борис Вишневский написал толстую книгу "Аркадий и Борис Стругацкие. Двойная звезда". Основана она на обширных, многолетних интервью автора с Борисом Стругацким. Это книга о жизни и творчестве писателей: как они писали, острили, пили водку. И история эволюции мировоззрения их самих и их преданных читателей, к числу которых относится и Вишневский. Книга Бориса Вишневского — по жанру "История моего современника" Владимира Короленко. Это жизнь пылкого почитателя Стругацких, ищущего в произведениях своих любимых писателей ответы на вечные вопросы. Разговоры с Борисом Стругацким не столько о творчестве, сколько о России эпохи борьбы Ельцина с Верховным Советом, приватизации, чеченских войн, дела Ходорковского, установления властной вертикали.
Стругацкие — редкий пример писателей, сочетающих занимательность с высоким качеством прозы. Их эволюция — от почти полной лояльности к полному отрицанию советской действительности — совпадает с изменением взглядов большинства советской научно–технической интеллигенции в 1960–1980–е годы. По идеологии и по славе их творчество сравнимо с Владимиром Высоцким.
1960–е: Хрущев обещает построить коммунизм через 20 лет, и ему многие верят. Научная фантастика поначалу и должна была рассказать о торжестве идей коммунизма. В знаменитой "Туманности Андромеды" Ивана Ефремова марксизм причудливо переплетается с ницшеанством, герои выступают в качестве новой породы сверхлюдей, почти античных титанов. Братья Стругацкие изменили жанр стилистически. Они начинают в 1957–м с вполне правоверной "Страны багровых туч". Космонавты у братьев разговаривали как персонажи модных тогда Василия Аксенова и Анатолия Гладилина — то есть остроумно, иронично, интеллигентно. Читателю было приятно себя с ними ассоциировать. Еще успешнее была повесть "Понедельник начинается в субботу", разошедшаяся на пословицы и поговорки: "Совершенно секретно. Перед прочтением сжечь". Это — острая, но веселая пародия на мир тогдашних многочисленных НИИ с их лабораториями, Первым отделом, профоргом и парторгом. Поворот от утопии к антиутопии происходит в "Трудно быть богом". Может ли героический посланник современности Румата разрушить мир планеты, построенный на варварстве и рабстве? Этот вопрос всегда актуален: вспомним советскую "культурную революцию" или американские попытки переустроить Ирак и Афганистан в Миннесоту и Массачусетс. Личность и история, можно ли что–то изменить, если большинству наплевать? Ответ неутешителен: нельзя. Будет только еще хуже.
В повести "Улитка на склоне" видно первое глубокое разочарование авторов в окружающем их мироустройстве. Реальность "Леса" до боли напоминает реалии развитого социализма. В результате повесть вышла только в бурятском журнале "Байкал", а "Правда" написала: "Авторы не говорят, в какой стране происходит действие, не говорят, какую формацию имеет описываемое ими общество. Но по всему строю повествования, по тем событиям и рассуждениям, которые имеются в повести, отчетливо видно, кого они подразумевают".
Поздние Стругацкие решают важнейшую для советского–антисоветского человека экзистенциальную задачу. Как оставаться честным, жить достойно среди окружающего несправедливого и жестокого мира? Выводы мрачны: геройская гибель или приспособление к постылой реальности.
Прогноз Бориса Стругацкого на будущее реалистически пугающий: "Мы хотели покоя — мы его получили. Теперь это надолго. Например, до очередного катастрофического падения цен на нефть. Или до обострения финансового кризиса. Или, не дай бог, до неудачной военной экспедиции в Иксландию. Вот тогда и повеют у нас знакомые ветры перемен, стабильность станет вдруг поперек горла, и мы гаркнем (как у Салтыкова–Щедрина): "Воняет! Шабаш!"
В 1970–е братья Стругацкие считались высоколобыми эстетами, литературной периферией, авторами книг для среднего и старшего школьного возраста. В них не было сокровенного знания, как у Томаса Манна или Германа Гессе.Так же относились в свое время к Марку Твену, позже — к Ильфу и Петрову, Алексею Пантелееву. То, что нравится подросткам, становится классикой.
Книга Бориса Вишневского для почитателей Стругацких, как монография Мариэтты Чудаковой для любителей Булгакова или Романа Тименчика — тем, кто любит Ахматову. Имеет, что называется, основополагающее значение.