Современная культура не просто пропагандирует телесный идеал худобы, но и активно его практикует. Риторики гламура и глянца категоричны — "будь худым, это главная ценность, за которой последует исполнение желаний".
Худоба является дополнительным бонусом в конкурентной борьбе за успех — некоторые социальные двери оснащены дополнительным невидимым устройством, благодаря чему протиснуться в них может только очень худой человек. И таких дверей становится все больше — практически везде для профессионального успеха требуется хороший внешний, а значит, худой вид. С другой стороны, такая повсеместность худобы как предпочтительной телесной нормы порождает и протесты, на которые живо реагирует fashion–индустрия, якобы расширяя рамки стандартов, периодически выпускает на подиум настоящих пышек. Но эти попытки сути вопроса не меняют, а даже наоборот, кажутся иронией над оппозицией худоба–полнота, где ценностные акценты расставлены прочно и всерьез.
Анна Винтур, всемирно известная главред Vogue, беспристрастно заявляет, что быть худым просто — это активный образ жизни с малым количеством качественной пищи. А полные люди — фу, для цивилизованного человека лишний вес — это что–то вроде регрессии к первобытному состоянию, когда единственной ценностью являлось выживание, да и к тому же не было холодильников, поэтому мамонта приходилось съедать хоть и всем племенем, но в один присест.
Отдельная тема — шкала оценивания, в прокрустово ложе которой попадает человек. Культурно–исторические корни таких оценок весьма глубоки. Худой человек всегда воспринимался как обладающий властью — духа над телом. К примеру, святому Франциску Аззискому приписывается фраза о том, что худой человек может пройти где угодно, потому что он уже сбежал от этого мира, соблазняющего его сладострастностью чрезмерной материализации, которая обязательно случится, если много кушать.
А еще раньше, в III в. н. э. философ–неоплатоник Порфирий утверждал, что, когда человек ведом аппетитом, он склонен толстеть и тем самым душу превращать в тело, поэтому пищевые практики, соответствующие религиозно–этической норме, — это аскеза, минимум пищи.
Ключевым словом в озвученных позициях является "соблазн". Современная реальность пищей соблазняет — и требует худобы. Принуждает к потреблению в вездесущей рекламе, продвигающей преимущественно высококалорийную еду, и одновременно агрессивно продвигает требования относительно необходимости быть всегда стройным.
Известная история из гламурно–модельного мира — про то, что супермодель Жизель Бюдхен агент впервые увидел в "Макдоналдсе", усердно поглощающей еду, которая давно стала символом ожирения. Худая модель с гамбургером и кока–колой в руке — вот идеал современного массового общества, его интерпретация отношений человека с пищей, приветствуемая связь между типом пищи и телесной нормой. Однако соответствующим такой идеальной картинке обменом веществ, во–первых, обладает далеко не каждый, а во–вторых, даже у этого самого не каждого сия замечательная ситуация не длится всю жизнь. Все эти аспекты как–то вытесняются из общественных риторик. В крайнем случае на помощь приходят умные советы о диетах, гармонии с собой и здоровом образе жизни.
А что остается толстым? Психоаналитик Марион Вудман написала книгу "Как сова раньше была дочкой пекаря. Ожирение, анорексия и подавленная женственность", которая представляет собой результат работы автора с пациентами, страдающими ожирением. Среди многочисленных причин ожирения Марион называет проблематичность связи с собой — часто толстяки, по сути чрезвычайно добрые люди, на пути к себе все время спотыкаются на внешние причины: отвлекаются на заботу о других — любимых и не очень, а то и совсем нелюбимых, честно реагируют на пищевой зов рекламы продуктов, активно бросают в тележку в супермаркете все то изобилие, в которое нынче упаковано счастье. Они честны с миром — а вот мир нечестен с ними.
