От Рюрика до Путина

Автор фото: итар-тасс

Владимир Путин предложил создать единую линейку учебников русской истории. Колумнист dp.ru Лев Лурье рассказывает о том, как менялось представление россиян о собственной истории.

Высказанная президентом идея — создать единую и единственную линейку учебников русской истории для 7–11–х классов — приведет, мне кажется, к распилу очередного не очень большого государственного бабла. Практического значения воплощенная в учебниках национальная идея иметь не будет.
Создание системы "органического" развития русской истории, где хронологический хаос был бы уложен в некоторую схему, появляется уже у летописцев. Впрочем, летописное многоголосие, создававшее возможности сопоставления московского, новгородского и других вариантов изложения событий, было прервано в XVI столетии. Первым законченным воплощением идеологии самодержавия становится Никоновская летопись. В ней все предки Ивана Грозного — мужественные и мудрые православные деятели, а их враги — предатели. Россия — Третий Рим, богоизбранное царство.
Со времен Николая Карамзина и вплоть до Павла Милюкова русские историки пытаются построить историю государства и общества как неизбежное следствие русской географии. Особенности России — открытые границы, огромные пространства, суровый климат, бедные почвы создали особый строй, где частная собственность имела гораздо меньшее значение, чем в Европе. Фактически все в конечном счете принадлежало деспотическому государству, которое использовало формальных собственников как временных арендаторов и всегда могло конфисковать все, что ему захочется.

В Европу

Со времен Петра Великого и особенно Екатерины II страна начинает быстро меняться. Сословия, вначале дворяне, а потом, в 1860–е, и другие группы населения обретают все большие свободы от начальства. К 1910–м годам Россия уже напоминает скорее Европу, чем Азию.
Такое медленное движение страны к европейским нравам было прервано большевистским переворотом. Его причины в контексте прошлого страны объяснялись по–разному. От козней масонов и инородцев до всемирного "красного рассвета", начавшегося в пропитанной бунтарской традицией стране. Идея заговора преобладала в белой эмиграции; наследование Болотникову, Разину, Пестелю и Плеханову — в официальной коммунистической историографии.
С 1930–х годов Сталин все больше чувствует себя наследником имперского прошлого. Но не желает полного крушения коммунистического мифа, с его пророками Марксом и Энгельсом, божественным Лениным и его порождением — богочеловеком Сталиным. Возникает эклектичная, внутренне противоречивая советская концепция истории. Где есть цари "прогрессивные" и "реакционные", равно хороши и Пугачев, и арестовавший его Суворов, в честь Желябова называют улицы, а восхищение Троцким ведет на Колыму.
Между тем контроль государства за идеологией медленно ослабевает. И, хотя учебники по–прежнему полны нестыковок и противоречий, появляются неортодоксальные работы и русофилов, и западников, а в школе, не боясь методистов, учат истории, исходя из собственного миропонимания.

Сумбур

Революция 1991 года вернула взгляд на Россию как на страну "догоняющего развития", скорую и полноправную часть Европы. Коммунистическое прошлое становилось некоей случайной черной дырой.
Мы начинаем там, где закончил Столыпин. Наша Дума — продолжение дореволюционных; бизнесмены в малиновых пиджаках — дети купцов первой гильдии; появляются дворянские собрания, и желающие обзаводятся графскими и баронскими титулами. Но со времен Путина ситуация снова меняется. С одной стороны, усиливающаяся любовь к православию, с другой — видимая симпатия к Сталину, "принявшему страну с сохой, а оставившему с ядерным оружием". С одной стороны, президент–эпикуреец, его ворочающее миллиардами окружение, дворцы в Лондоне, с другой — ненависть к американцам и почитание Серафима Саровского. Русский национализм и дружба с Кадыровым.
Объединить все это в связную картину, где и прошлое было бы великолепно, и нынешнее состояние чудесно, а будущее вообще выше всяких похвал, исключительно трудно. В библиотеке можно невозбранно прочесть и Солженицына, и Сахарова, и Сталина, и Деникина. Учителя–сталинисты и педагоги, выходившие на Болотную, соседствуют в одной учительской.
Выстроить непротиворечивую оптимистическую историю страны, которую венчает третье президентство Путина, — задача, несомненно, решаемая. Авторы найдутся. Только получится сумбур вместо музыки.