Леонид Григорьев: "С кризисом более или менее справились"

Леонид Григорьев с 1991 по 1992 год был заместителем министра экономики и финансов в правительстве Гайдара, совмещая эту должность с должностью председателя комитета по иностранным инвестициям. Из правительства он ушел сам, как говорится, "по идеологическим соображениям". После чего за ним прочно закрепилась слава экономического критика российской власти.

"ДП": Леонид Маркович, Россия и Европа уже 1,5 года живут в кризисе. Что не получается и насколько обоснованы разговоры о "втором ударе"?

Леонид Григорьев: Тяжесть промышленной рецессии связана, в первую очередь, с тем, что крайне тяЛеонид Григорьевжел был предшествующий ей финансовый кризис. Выход из рецессии затруднен огромными потерями капиталов в финансовой системе.

К тому же в США идет ужесточение финансового регулирования. А когда одновременно вводится более жесткое регулирование, при том что, казалось бы, нужно облегчить правила игры, возникает конфликт интересов, и, как следствие, "спасение" затягивается.

Но основная проблема мира сейчас - это даже не скорость выхода из кризиса. Во все экономики ради их спасения закачаны огромные деньги, а нам еще идти и идти... То есть встает вопрос: каким образом мир собирается одновременно стимулировать выход из кризиса и сокращать расходы?

Для решения этой проблемы нет простого рецепта, просто потому что в мировой истории не была прецедентов этому кризису. Поэтому весь 2010 год мир будет находиться в достаточно сложном положении. Поменялась главная тема повестки дня: год назад - какие нужны антикризисные меры, теперь - как безболезненно выйти из антикризисных мер.

Теперь что касается второго удара. Он возможен. Но если первый шел из американской финансовой системы, то в этот раз есть угроза в области суверенных долгов. Речь в первую очередь идет о Греции. Однако если проблему оттянуть на время, то, когда пойдет общий подъем (2011-2012 гг.), хоть у Греции и будет нарастать долг, для мировой экономики это не будет катастрофой. Даже если случится дефолт Греции.

Дефолт же сейчас приведет к следующим последствиям: упадут биржи всех развивающихся стран, возрастут спрэды, которые надо платить по долгам развивающихся стран, подорожают кредиты для всех и т. д. Рискну предположить, что такой поворот событий способен затормозить выход всего мира из кризиса как минимум на полгода.

"ДП": Довольно много разговоров о том, что цена нефти в $70-80 за баррель - это не надолго...

Леонид Григорьев: Я-то думаю, что коридор $70-90 - это что-то вроде международного политического консенсуса, а не результат достигнутого экономического равновесия. Что я имею в виду. Упади цена на нефть ниже $30-40, основательно подорвутся позиции нефтяных монархий. Эффект крайне тяжелый (в политическом смысле) для США: в таком случае непонятно, какую политику вести на Ближнем Востоке, в Иране... Поэтому, в частности, Штаты вынуждены мириться с такой ценой на нефть.

Во-вторых, дешевая нефть автоматически подрывает развитие и финансирование в США и в Европе всех программ энергосбережения, коих немало. О каком энергосбережении может идти речь, если нефть дешевая?! Ведь к цене нефти привязаны и цены на уголь, газ и прочее сырье и так далее.

Для капиталовложений в мировую энергетику ее цена не должна быть ниже $70. Для России $70 за баррель - хорошая цена. Она нас держит в умеренном дефиците и вынуждает вести довольно жесткие бюджетные ограничения. Дисциплинирует.

"ДП": По вашему мнению, экономический блок в российском правительстве все делает профессионально?

Леонид Григорьев: С кризом более или менее справились. Считаю, что не справились с подъемом. Не было сделано по крайнее мере несколько очевидных вещей. Инструменты развития начали создавать только на пороге кризиса.

Здрасьте! Инструменты развития начинают работают, когда им хотя бы 5 лет отроду, не меньше! Вот китайцы закачали деньги в действующие инструменты развития, используя эту меру как антикризисную. У нас же просто раздали деньги, толком не понимая, что из этого получится.

Мы также не успели создать внутреннюю систему кредитования, проще говоря, провалились с развитием финансового сектора до кризиса. Вроде всё шло хорошо и выглядело красиво, но реально не было создано системы длинных денег. В результате перед кризисом почти все деньги оказались в руках у Минфина и Центробанка.

Мне не понять, почему в Центробанке лежат $600 млрд, правительство имеет огромные сбережения, а вся российская промышленность бегает на Запад занимать. Если бы, допустим, $100 млрд дали в кредит внутри страны (в рублях - 2 трлн), тогда не было бы и валютного кризиса, из-за которого пришлось только на стабилизацию рубля потратить $200 млрд, а то и больше. Дело ограничилось бы внутренней рублевой "разборкой".

Что до нашего правительства, я давно его критикую именно за недоработки во время подъема, и нет особого смысла повторяться. Понятно, что перемены необходимы. Но мы сейчас, увы, находится посреди дебатов о модернизации, в том числе дебатов о ее целях и методах.

Почему не происходит самой модернизации? Группа встроенных в систему власти интересов замораживает существующую модель, а закостенение политической системы препятствует размыванию этих интересов. И тут я поддерживаю мысль, что без политической модернизации радикальные перемены в экономике невозможны и что модернизация - это не ремонт мостов и не раздача грелок в госпиталях.

Это, в том числе, модернизация самого государства. Конечно, никто не хочет хаоса и возвращения в 1990-е. Но порядок не должен быть кладбищенским, он должен быть живым, когда всем известны правила игры и они равные для всех, ни под кого не меняются.

В общем-то, выбор у нас невелик: либо модернизируемся, либо не модернизируемся. Я сейчас себя чувствую профессором-медиком, который говорит больному: бросайте курить и начинайте бегать трусцой - или сыграете в ящик. А больной мне отвечает: нельзя ли, доктор, как-нибудь договориться? Я вам заплачу побольше, а вы мне скажете что-нибудь полегче?

Договориться-то, конечно, можно. Я даже могу написать, что вам и курить можно больше, и буженину есть в полночь, запивая пивом. Но обещать, что в таком случае вы не помрете, я не могу.