Проект «Старьё»: Билан до городу Парижу из России намылился

<b>Тотчас же, как купец Айзеншпис</b>, возивший Беланова по ресторациям да варьете, отправился в мир иной, на Демьяшку права законные отошли сынку купеческому Михайле. Но поскольку сей вьюнош был еще годами не велик, опекуншей его стала вдовушка купца Алена. Однако Демьяшка идтить под ее каблук воспротивился, отыскал себе заступницу - богатую девицу Рудковскую, да и принялся тотчас же с ней расколашиваться.

<b>Так уж славно у них дела ладились</b>, так уж Беланова душа ляпотой любовной услаждалась, что его не иначе как Муза посетила. Принялся Демьяшка по заграничным театрам разъезжать, публику изысканную пленять. Толкуют, что некоторые девицы к ногам соловья черкесского без чувств опадали, а другие слезами умывались и романсики Демьяшкины наизусть заучивали, речью нашей при том вовсе не владея.

<b>Таковой успех недоросля привел</b> к крайнему сердечному сокрушению купеческой вдовушки Алены. Вспомнила она, что у покойного купца с Белановым договор имелся, и негоже его нынче херить. Призвала она Демьяшку про честь вспомнить и доходцем поделиться, на что получила с отрока ответ: "Ежели мне паки бысть к краю ноги вервием присовокупленным, несть мне с тобой, Аленка, счастия и любови. Поди с миром к бую!"

<b>Того же адресу и Рудковская вдовушке возжелала</b>. Однако Алена в решимости своей непреклонность держала: "Не девице дерзкой решать, куды мне променад совершать. Ужо я Демьяшке судом пригрожу, он, баламут, и окститься!"

<b>Нынче же люди поговаривают</b>, что Беланов с девицей лыжи смазали до самого Парижу. И говорят что, мол, волтерьянцы их таланты поболе ценить будут, да и вдовушка хищная не доберется. А кой-кто считает, что Демьяшка и в Московии от претензий вдовьих отобьется, уж больно его дамы из высшего света уважают.

<b>Чем закончится сея драма с римскими страстями</b> нам неведомо. А только мы будем прежде о свой благости и душевном покоении думать, ибо где ж более искать мира, как не внутри себя? Испытаем беспристрастно все изгибы сердца нашего, выгоним оттуда гнездящегося древнего змия, паки повторю, самоукорением и смирением, паче же любовью, николиже отпадающею, - и мир желанный водворится!