В "Особняке" разбили хазарский кувшин

<BR><BR>Есть в нашем городе театры, которые оправдывают свое название (точнее -- звание) исключительно внешними признаками: хорошее здание, исторические корни, близко от метро, солидная реклама (тумбы, растяжки через Невский, глянцевые постеры). Когда-то давно, то ли при царе Горохе, то ли при советской власти, они были назначены театрами. А теперь вынуждены поддерживать репутацию. Даже наличие известных актеров в труппе перестало быть непременным условием бренда "театр".<BR>Публика охотно посещает эти заведения. Комфорт -- великое дело. И все же не секрет, что под словом "театр" скрывается порой нечто большее. Посему наблюдается некоторый отток просвещенных зрителей из этих раскрученных и самодостаточных учреждений в менее, так сказать, топовые места. Не всегда ведь хочется чувствовать себя одним из тысячи, гораздо приятнее, если ты приходишь в театр как избранный и становишься непосредственным участником событий. Мода на маленькие театры была подогрета наличием камерных сцен в больших театрах. Потом настала пора "чердаков и подвалов", которая не вызвала всеобщего восторга: кому хочется карабкаться куда-то вверх по пыльным лестницам или опускаться во мрак холодных подземелий? Довольно быстро нашлись мастера, сумевшие преодолеть радикальность. "А" сказал Петр Фоменко, облюбовавший для спектакля "Без вины виноватые" буфет Театра имени Евгения Вахтангова, соединив тем самым нетрадиционность театрального пространства с комфортом.<BR>Мода на интим в театре дошла до того, что на Авиньонском фестивале был показан спектакль, рассчитанный на одного зрителя. В Петербурге таких эстремалов еще, кажется, нет, однако публика очень благосклонна к постановкам вроде "Гаргантюа и Пантагрюэля" в "Балтийском доме", где в подвальчике, стилизованном под средневековый кабачок, помещается всего человек 20. И все же чемпионом в этом виде следует признать театр "Особняк", зал которого и без того невелик. Здесь "массовые" спектакли даются для сотни зрителей, а элитарные -- для 12 человек.<BR><BR><B>В жанре новации</B><BR>Репертуар театра "Особняк" по-своему уникален. Здесь ставят Кортасара, Маркеса, Беккета. И первыми в стране добрались до прозы Милорада Павича. Спектакль уже попал в разряд театральных сенсаций. Его мгновенно заприметили столичные критики и выдвинули на соискание "Золотой маски" по категории "Новация". В начале марта спектакль отправляется на гастроли в Москву, где будет показан (предвижу, что исключительно для театральной элиты) в малом зале Театра Моссовета.<BR>При этом директор "Особняка" Александр Алексеев продолжает утверждать, что его театр "малобюджетный" и за сенсациями не гоняется. Однако маленькими сенсациями все равно становятся для зрителей (особенно для тех, кто в последний момент раздобыл "лишний билетик") пьесы Клима, которые играют здесь Александр Лыков или Татьяна Кузнецова.<BR>Но погоду в "Особняке" делают его "отцы-основатели" -- Дмитрий Поднозов и Наталья Эсхи. Они ушли сюда в свое время из большого театра, чтобы стать отшельниками. Сегодня, правда, это звучит смешно, потому что одиночество им не грозит.<BR>Идея Дмитрия Поднозова поставить "Хазарский словарь" сама по себе весьма амбициозна. Милорад Павич для театра не пишет. Его проза сложна и по мысли, и по форме. Недаром его называют автором первой книги XXI века. Как-то примиряет театр и литературу то, что Павич -- прекрасный рассказчик.<BR>На этом и строится спектакль Lexicon (режиссер Алексей Слесарчюк). Он состоит из цепи новелл, имеющих отношение не только к истории хазарского народа, но и к любому другому многострадальному народу. Между тем на сцену просто выходит человек в джинсах и футболке и начинает травить байки. Публику он честно предупреждает: "Не доверяйте языку!" Чувствует себя на сцене артист, как дома. Впрочем, это и есть его дом, где мы -- гости.<BR><BR><B>Угощение для гостей</B><BR>Звучит живая музыка. Полина Руновская поет. Скрипка играет. Хозяин плавно переходит от одной истории к другой. Эпизоды, как и в "Лексиконе" у Павича, кажутся случайной вязью слов.<BR>В этом бессюжетном спектакле можно усмотреть влияние Евгения Гришковца, чьи монологи уже положены на музыку и звучат не только как театральные, но и почти как рэп-тексты. Завораживающее влияние слова сегодня так же популярно у представителей театрального авангарда, как и невербальное искусство (от Славы Полунина до "Комик-треста"). Из двух крайностей "Особняк" явно выбирает театр слова.<BR>А если опираться на текст, так уж на виртуозный, такой, как у Павича.<BR>Пересказывая "Лексикон", артист, однако, не забывает о гостях. На сцене он все время в делах. Но главным его занятием становится приготовление угощения. Дмитрий разжигает мангал, приносит здоровенную рыбину и на протяжении половины спектакля колдует над ней: моет, чистит, начиняет специями, заворачивает в фольгу. Его рассказы время от времени прерываются историями других персонажей. Одна из актрис -- Даниэла Стоянович -- говорит с заметным акцентом, потому что приехала (настоящая находка для театра!) из Сербии.<BR>Сербская тема проходит сквозь весь спектакль. Но, отталкиваясь от нее, Lexicon говорит о вечном. Неоднократно возвращаясь к теме "хазарского кувшина". В романе Павича это тоже -- один из навязчивых мотивов, без которых нельзя постичь произведение в целом. Одна из новелл о том, как ученик получил от учителя в подарок хазарский горшок. На ночь он положил в него свой перстень, а утром попытался достать его, но не смог, потому что горшок оказался бездонным. Учитель объяснил ему, что мог бы открыть, в чем секрет и ценность горшка, но не станет этого делать: "Как только ты узнаешь, что означает твой горшок, он сразу потеряет свою ценность и для тебя, и для окружающих". История заканчивается тем, что учитель безжалостно разбивает горшок и объясняет свой поступок еще одной мудростью: "Раз ты не знал, зачем он, ущерба нет. Он будет служить тебе и впредь так же, как если бы был цел".<BR>Вторая история с горшком не менее поучительна. Она имеет отношение к возникновению славянской азбуки. Размышляя над ее созданием, Кирилл и Мефодий обратили внимание на горшки, стоявшие за окном их кельи. "Как бы ты добрался до кувшина, если бы дверь была на засове?" -- спросил один другого. Тот поступил очень просто: разбил кувшин и черепок за черепком втащил через решетку окна, а потом склеил своей слюной и глиняной пылью, что была под ногами. Так была решена и задача с азбукой для славян: ее разбили на куски и склеили своей слюной и греческой глиной...<BR>Когда спектакль подходил к концу, а на часах было уже 11 вечера, я подумала, что авторы спектакля пока еще не закончили свою работу. Кувшин они, несомненно, разбили и слюны для того, чтобы склеить, заготовили немало (учитывая аппетит, нагнанный рыбой), но соединить осколки воедино так и не сумели. Однако, быть может, это и есть новация?