Доктор Чехов делает харакири

<BR><BR>В репертуаре БДТ хранится раритет -- "Дядя Ваня" в постановке Г. А. Товстоногова. На сцене Малого драматического театра -- Театра Европы идут "Вишневый сад", "Пьеса без названия" и "Чайка". В Александринке играют "Платонова" и "Вишневый сад"... Такое впечатление, что Антон Павлович приворожил наших актеров и режиссеров и не выпускает их из магического круга своих тем и героев.<BR>А 9 ноября на петербургской афише появилось еще одно название -- "Доктор Чехов". Премьера прошла в Театре на Литейном, но над спектаклем работала сборная команда, в которую вошли "Такой театр", артисты Московского Театра им. Вахтангова, МДТ, ТЮЗа и художники из болгарского Театра им. Стефана Бъчварова (Варна). Летом творческая бригада под руководством режиссера Григория Козлова репетировала в Болгарии. Теперь знакомит с плодами своих трудов петербургскую публику.<BR><BR><B>Анамнез</B><BR>В "анамнезе" (то есть в прошлом, в "истории болезни") у каждого из участников проекта свой роман с Чеховым. Григорий Козлов ставил "Трех сестер" в Красноярской драме, вместе с Иваном Латышевым они работали над тюзовским "Лешим". Играли в чеховских спектаклях МДТ Сергей Власов и Сергей Бехтерев. Читал чеховские рассказы Александр Баргман.<BR>Не только драматургия, но и проза Антона Павловича -- среда, в которой актеры чувствуют себя как дома. Они и в быту переговариваются репликами из Чехова. Текст классика -- это своеобразный шифр, по которому легко отличить своего от чужого.<BR>Но спектакль "Доктор Чехов" не о театре. Он о вечном конфликте мужчины и женщины. О том, как тянутся друг к другу эти полюса и как расшибаются друг о друга.<BR>Вначале на сцену выйдет старик Фирс, которого хозяева забыли в заколоченной усадьбе. Завернувшись в плед, он приляжет на черный ящик, который вскоре станет для него катафалком, и, умирая, выронит из рук бильярдный шар, что с грохотом покатится по планшету. Потом из глубины выйдут четыре Чехова. Все в одинаковых серых пальто, в шляпах, пенсне, с докторскими чемоданчиками в руках. Прежде чем приступить к вскрытию, каждый из них произнесет монолог Вершинина из "Трех сестер": "Если бы начать жизнь снова, притом сознательно... я бы не женился..." Одни и те же слова в устах персонажей звучат, между тем, по-разному. Так задается тон в отношениях авторов спектакля к автору в лице Чехова: здесь нет единственно правильного решения, все зыбко и подвергается сомнению. Благодаря чему, собственно, и вышел наш классик в Шекспиры минувшего столетия, опередив по популярности и абсурдистов, и реалистов, и "новую драму".<BR>Произнося монологи, квартет "Четыре-Чехов-четыре" готовился к операции: надеты резиновые перчатки, хищно блестит хирургический инструмент... Но Фирсу под нож не захотелось, он вскочил, сбросил плед и превратился в Шарлотту, очаровательную клоунессу из "Вишневого сада". На подобных превращениях строится весь спектакль. Здесь цирк сменяется драмой, балет -- водевилем, герои перебрасываются масками, репликами и бильярдными шарами.<BR><BR><B>Диагноз</B><BR>Все четыре Чехова тоже разоблачаются (и буквально, и в переносном смысле). Снимают пальто, шляпы, отклеивают бороды и усы. Под маской известного писателя прятались его персонажи. Не только доктор Львов, доктор Хрущов, доктор Астров и доктор Дорн. Артисты, похоже, сами не всегда уверены, от чьего лица они говорят: герои всех чеховских пьес играют друг с другом в буриме, напропалую воруют реплики и судьбы друг у друга. Только настоящие знатоки творчества писателя смогут уследить за всеми извивами режиссерской мысли, а значит, и получить удовольствие от "сгущенного" Чехова. Неподготовленному зрителю концентрат может прийтись не по нутру. У него просто голова закружится от рискованных антраша, резких поворотов и акробатических сальто.<BR>Так что, отправляясь на премьеру, внимательней вчитайтесь в афишу, на которой предупредительно обозначен жанр -- "трагическая клоунада". Хотя это -- не окончательный диагноз. Диагнозов тоже множество, целый букет. Палата номер шесть плачет по действующим лицам спектакля. А также по тому, кто все это сочинил. Можно сказать, что доктор Чехов пользует здесь не только целую толпу своих пациентов, но и сам себе делает "вскрытие". Мысли и чувства писателя, розданные, словно тетрадки с ролью, персонажам, -- это его собственные комплексы. Размышления писателя о профессии и о жизни, сложные отношения с женщинами и желание сбежать прочь, к тихому озеру, где можно было бы удить рыбу, не думая ни о каких "сюжетах для небольшого рассказа".<BR>Артисты участвуют в процессе диагностики. Муки творчества и раздвоение личности -- это круг, в котором они существуют ежечасно.<BR><BR><B>Эпикриз</B><BR>Поначалу кажется, что происходящее на сцене, -- обычный актерский капустник. Актеры, которым надоели свои реплики, охотятся за чужими. Цитатам литературным вторят цитаты сценические. Усталость текста отчетливо намекает на постмодернистскую закваску проекта. Материалом для римейка становятся фрагменты из додинских постановок, из "Дамы с собачкой" Камы Гинкаса, из классических -- "с бородой" -- спектаклей эпохи соцреализма или, наоборот, из штудий юных ниспровергателей Чехова. И если бы дело этим ограничилось, то никому кроме товарищей по несчастью -- артистов, режиссеров, драматургов -- "Доктор Чехов" не был бы интересен.<BR>Однако художественные проблемы -- лишь первый слой спектакля. Главное и здесь происходит между мужчиной и женщиной. В кульминации -- дуэте Генеральши (Юлия Рутберг) и Платонова (Сергей Власов) -- дело доходит до высокого драматизма. Сталкиваются страсть и равнодушие, воля к жизни и отчаяние... Живые чувства, обнаженные тела и нервы. Все то, чем и притягивает Чехов читателя и зрителя.<BR>Жаль, что в финале все опять оборачивается пошлым фарсом: на поминках то ли Фирса, то ли Чехова пьют и закусывают герои раннего "пестрого" рассказа "Сирена". Но это еще раз напоминает о бесконечности романа драматурга и театра. Доктору Чехову еще долго придется всех нас лечить.<BR>Между тем в Малом драматическом театре начались репетиции: Лев Додин ставит "Дядю Ваню".