Главный архитектор, первый заместитель председателя Москомархитектуры Сергей Кузнецов:
Как можно определить нынешнюю эпоху в архитектуре? В чём она выражается? Есть ли проекты, которые можно считать яркими архитектурными событиями?
— Определять архитектурную эпоху изнутри, находясь в ней, непросто. Чаще этим занимаются историки — уже ретроспективно, когда можно проанализировать и систематизировать происходящее. Сегодня у каждого может быть своё мнение, и в этом нет ничего удивительного.
Если говорить в целом, то мы по-прежнему находимся в рамках большой эпохи модернизма. В западной историографии считается, что она началась ещё в 1920-х годах с авангарда — с таких фигур, как Ле Корбюзье, Мис ван дер Роэ, Гропиус, с баухаусом и аналогичными течениями. Несмотря на разнообразие — от хай-тека до минимализма и деконструктивизма, — всё это можно рассматривать как части единого современного стиля, который продолжает развиваться с начала XX века.
Если говорить о сегодняшнем дне и о Москве, то я для себя сформулировал подход, в котором соединяются технологическая сложность и эмоциональная выразительность. Нам важно создавать не просто функциональные, но и яркие, чувственные объекты, способные вызывать отклик у людей. Это, конечно, моя авторская попытка описать то, что я считаю актуальным для столицы сегодня. У других архитекторов может быть совершенно иное видение, и это замечательно.
Мы живём в уникальное время, когда в мире существует огромное разнообразие архитектурных подходов. Архитектура становится ареной поиска, экспериментов, экстравагантности — и в этом её сила. Никогда прежде в истории человечества не создавалось столько ярких архитектурных объектов одновременно, как сейчас.
В чём, с вашей точки зрения, измеряется эффективность работы главного архитектора города? Чем она определяется?
— Для себя я формулирую несколько ключевых ориентиров.
Во-первых, это развитие архитектурного рынка. Очень важно, чтобы в городе работали разнообразные, профессиональные, конкурентоспособные архитектурные бюро. Их количество и качество напрямую влияют на общий уровень городской среды.
Во-вторых, это повышение общего качества архитектуры, как я ответил в предыдущем вопросе. С одной стороны, необходимо не допускать слабых, небрежных, непрофессиональных проектов. С другой — способствовать появлению как можно большего числа выразительных, запоминающихся объектов, которые формируют образ города как современного, модного и интересного места.
Кроме того, я считаю важным работать с общественным восприятием архитектуры — формировать у жителей уважение к ней, поддерживать интерес, развивать понимание ценности грамотного градостроительства. Просветительская составляющая — тоже часть моей ответственности.
Эти аспекты я бы и назвал главными показателями эффективности работы главного архитектора.
В какой мере власти должны влиять на архитектуру? Должны ли они пытаться сформулировать единый архитектурный стиль города?
— Я убеждён, что влияние властей на архитектуру обязательно должно быть. Если бы я так не считал, то, честно говоря, не занимался бы этой работой. Это влияние важно не в смысле жёсткой директивности, а как формирование рамок, в которых развивается профессиональная среда и растёт качество.
Исторически видно, что именно при наличии понятных ориентиров и требований, задаваемых "сверху", архитектура получает импульс к развитию. Саморегуляции недостаточно — особенно в больших городах, где каждый проект влияет на общественное пространство. При этом попытки задать единый архитектурный стиль считаю не только бессмысленными, но и невозможными. Мы живём в эпоху стилистического многообразия — и это, на мой взгляд, прекрасно. Архитектура сегодня — это проявление индивидуальности, свободы, авторского подхода. И задача властей не диктовать форму, а следить за тем, чтобы проекты были качественными, профессиональными, адекватными городу и его контексту.
Свобода творчества и высокий стандарт исполнения — вот две ключевые опоры, на которых должна строиться архитектурная политика.
Есть ли предел роста городов вверх и вширь? Какая высота застройки перестаёт быть комфортной? Есть ли естественные границы для расширения Москвы и Петербурга?
— Это довольно сложные вопросы, на которые невозможно ответить однозначно. Границы роста города — как вертикального, так и горизонтального — определяются не столько теорией, сколько практикой и зависят от множества факторов. В теории города могут расти почти безгранично — не так важно то, насколько они большие, как то, насколько они организованы.
Да, есть проблема "расползания" городов, когда расширение происходит за счёт малоэтажной и низкоплотной застройки. Такой подход считается неэффективным, и примеры одноэтажных мегаполисов, как в некоторых регионах США, это наглядно подтверждают. Поддерживать такую городскую ткань сложно и дорого, особенно с точки зрения инфраструктуры и экологии.
Что касается роста вверх — то здесь тоже нет универсального ответа. Высотность — это производная от плотности и интенсивности использования территории. Конечно, существуют технические и инженерные ограничения, но многое зависит от качества реализации и уместности в конкретной городской ситуации.
Мне, например, близки идеи Кристофера Александера — одного из моих любимых авторов в градостроительстве, который критиковал высотное строительство. Но я с ним в этом пункте не согласен. На мой взгляд, высотные здания могут быть интересными, выразительными и при этом абсолютно рациональными элементами городской среды.
Посмотрите на Манхэттен — это один из самых дорогих, насыщенных и ярких районов Нью-Йорка, а возможно, и всего мира. И именно за счёт грамотного сочетания высотной и низкой застройки. Москва-Сити, например, — тоже очень интересный и выразительный район столицы.
Конечно, всегда важны баланс, контекст, плотность населения и инфраструктурные возможности. Но если всё это учтено и архитектура качественная — и вертикальный, и горизонтальный рост может быть вполне комфортным и устойчивым.
В какой мере можно жертвовать ценной исторической застройкой ради крупных инфраструктурных проектов?
— Я считаю, что если застройка действительно ценная и официально признана таковой, то жертвовать ею не следует ни в какой мере. Важно искать решения, при которых можно обойтись без потерь. Это принципиальная позиция.
Другой вопрос — что бывает немало спорных ситуаций, когда одни считают тот или иной объект ценным, а другие — нет. Это уже область профессиональной экспертизы, обсуждений и квалифицированной оценки. Определение историко-культурной ценности — задача специализированных органов по охране наследия, и я не берусь её комментировать подробно, так как сам в этих структурах не работал и не являюсь специалистом именно в этой сфере.
На мой взгляд, всегда стоит искать компромисс и стремиться к грамотному сочетанию нового и старого. Я уверен, что это возможно, — и практика показывает, что такие решения реализуемы.
Какие вы можете выделить пять современных (с начала века) архитектурных шедевров?
— Если говорить о Москве, то, на мой взгляд, здесь есть проекты, которые вполне можно отнести к числу архитектурных шедевров последних лет.
Во–первых, это парк "Зарядье" — я считаю, что этот проект получился действительно значимым как с градостроительной, так и с архитектурной точки зрения.
Во–вторых, "ГЭС-2" — безусловно, выдающийся проект, важный и по архитектуре, и по смыслу.
"Бадаевский", который сейчас строится, — на мой взгляд, тоже может стать одной из архитектурных икон города.
Могу удивить и назвать станцию метро, и даже не одну, но остановлюсь на "Нагатинском Затоне".
И я бы назвал ещё кампус МГТУ им. Баумана, в разработке которого я принимал участие. Думаю, это здание станет важной частью архитектурной истории Москвы. Вот, собственно, у меня получилось пять. Думаю, можно было бы назвать и больше, но в рамках Москвы это, пожалуй, те, что приходят в голову в первую очередь.
