Произошедший 30 лет назад распад СCCР означал беспрецедентное обрушение международных возможностей и статуса России.
Империи распадались, а крупные державы переживали кризис и раньше — но никогда это не происходило так быстро. Буквально за пару лет СССР из одной из опор мироустройства превратился в страну, правопреемник которой принимает гуманитарную помощь от недавних соперников.
Следующий период продолжался порядка 25 лет. Если убрать все нюансы, он заключался в том, чтобы восстановить позиции — вернуться если не к статусу сверхдержавы, то одной из стран, которая определяет международную ситуацию. Эта цель не менялась с самого начала, с 1992 года. По-разному понимали, как её достичь, и в разном состоянии пребывала сама Россия, но стремились именно к этой цели. Вначале полагали, что достичь её поможет интеграция в западный мир. И это было, замечу, вполне искреннее желание — не навязанное, просто оно не привело к желаемым результатам. И поворот от такой политики произошёл не в момент смены Ельцина на Путина, а значительно позже. Путин первые несколько лет пытался, причём более системно и целенаправленно, проводить ту линию, которая была задана в 90-е годы. Но не вышло — и начались изменения.
К середине прошлого десятилетия, условно к сирийской операции, задача была выполнена. Это кого-то радовало, кого-то огорчало. Но Россия вернулась. Следом, на стыке 2010-х и 2020-х годов, пошёл отсчёт нового этапа: сама Россия ищет следующий набор задач, а параллельно начались глубокие изменения во всей мировой системе. Пандемия их сильно подхлестнула.
2021-й показал, что никакое возвращение в допандемийную ситуацию невозможно. Мы видели набор событий, который это подтверждает. Начиная от прихода Байдена, который оказался совсем не анти-Трампом — а Трампом в бархатных перчатках. Он изменил стиль, он обращается к традиционным союзникам, но политика — за исключением отдельных направлений (таких как климат) — продолжается. Это фундаментальный поворот американской политики, которая становится более прагматичной, менее глобальной, но, возможно, даже более агрессивной.
Одно из проявлений — история с созданием AUKUS, англосаксонского военно-политического объединения. Это показало, что НАТО перестаёт быть основной структурой безопасности для Америки — просто потому, что оно не там, где надо, не в Азии.
Подтвердилось и развилось противостояние с Китаем.
Общий настрой на то, что каждый так или иначе решает свои проблемы самостоятельно, тоже остался прежним. Никакие институты не начали обратно набирать влияние.
Мы тоже движемся в направлении, которое подготовлено всем предыдущим развитием. Это, с одной стороны, понимание того, что наши глобальные возможности существуют. Но с другой — что они ограничены. Россия не может играть роль глобального игрока, да и не хочет. Точечно — да (Ближний Восток; ставшая более заметной Африка; понятное дело, Восточная Европа и Центральная Азия). Но это именно набор направлений, а не политика мирового присутствия. И это позитивно, потому как позволяет сформировать понятный пакет интересов.
В этой связи важный элемент — Россия уделяет большое внимание соседним странам, которые при этом сами переживают сложный процесс. 30 лет назад они получили независимость по факту распада СССР. Сейчас наступил момент, когда суверенность надо подтвердить. Кто–то подтвердит безусловно, кто-то условно (например, Армения — есть вопросы, насколько она дееспособна как государство). Прибалтика — другой случай. Они интегрированы в единую европейскую структуру, они свою состоятельность отдали на аутсорс. Другое дело, что всё когда–то заканчивается. Думали, что Советский Союз будет вечным — а он взял и закончился. Будет ли вечным Евросоюз? Кто ж его знает.
Что нам делать в этих условиях? С одной стороны, за последние годы убедились, что можем жить без этих стран. Есть ощущение потери, но оно слабеет: всё большее количество наших граждан в едином государстве с армянами или киргизами не жили. Для них это заграница, может быть, какая-то особенная, но заграница. Но, с другой стороны, что делать, если эти государства окажутся не вполне состоятельными сами? Их неспособность решать внутренние проблемы может приводить к экспорту неприятностей на нашу территорию. Каким-то образом помогать — или отгораживаться? Притом что отгородиться всерьёз — невозможно.
Резюмируя: постсоветское пространство существует как некая общность, связанная общими проблемами. России в их отношении придётся вырабатывать новый подход. Кажется, что этот процесс уже идёт. И мы миновали фазу, когда реваншизм в их отношении был самоцелью.
Автор — Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала "Россия в глобальной политике", директор по научной работе Фонда развития и поддержки международного дискуссионного клуба "Валдай".
Фёдор Лукьянов
