Творчество художника Василия Калужнина в Музее Ахматовой.
В моей домашней библиотеке есть несколько книг, которыми я дорожу, хотя редко снимаю с полки. Их авторы известны немногим, возможно, потому, что рвению снискать премии и награды они предпочитали сосредоточенность на собственном творчестве. Их любят те, кто ценит в искусстве полноту художественного опыта.
От иного художника напрасно ждать, что своё ремесленное мастерство он сумеет претворить в неповторимую свободу. Среди мастеров и умельцев личностей, увы, не так много.
Василий Калужнин — редкое исключение из правил.
Он оставался самим собой при любых обстоятельствах. Это завидное постоянство не принесло ему ни орденов, ни дивидендов. Он был одним из тех, кто формировался после Октябрьской революции, неизбежно оказываясь в тени её героев. Современники Василия Калужнина, которым посчастливилось быть в гуще исторических событий и даже сыграть в них заметную роль, вошли в большую историю. Калужнин же остался одной из тех фигур, которые не опознаются на коллективных портретах тех лет. Точнее, не опознавались до поры до времени, но, к счастью, справедливость восторжествовала, и их творчество возвращается к нам.
На знаменитом снимке Моисея Наппельбаума, сделанном на праздновании двадцатилетия творческой деятельности мэтра поэтов Михаила Кузмина, мы видим и Анну Ахматову, и Константина Вагинова, и виновника торжества, и многих других, кого до сих пор узнают только специалисты по Серебряному веку. Василия Калужнина они как раз идентифицируют: он тот, кто, в отличие от всех, почему–то глядит в сторону. Отщепенцем он не был, но его биография — особенный путь.
Он был вхож в известные художественные сообщества, но всегда оставался то ли в тени, то ли при своём. Участвовал в выставках "Круга художников", объединявших авангардистов 20–30–х годов, но задержался в этой компании ненадолго. Был соседом Ахматовой (жил чуть ли не в доме напротив на Литейном) и нарисовал её довольно необычный по сравнению с другими портрет, однако близким другом её не был. Как и ленинградские живописцы Александр Русаков и Вячеслав Пакулин, увлекался Альбером Марке, но в отличие от иных советских последователей французских модернистов карьеры на этом не построил.
Преподавал — но не в Академии художеств, а в Среднем художественном училище. Причём и во время блокады. Калужнин был в Ленинграде все девятьсот дней осады и запечатлел в своих пейзажах Дворцовую площадь и Невский в это жуткое время. Участвовал в эвакуации собрания Эрмитажа. Серия работ об эвакуации вместе с блокадными пейзажами представлены на выставке. При всём при том Калужнин был до беспечности поглощён своим искусством. Он так и не вступил в Союз художников и, достигнув пенсионного возраста, оказался бы без средств к существованию, если бы не помощь именитых коллег по цеху. Калужнина ценили.
Он был счастлив в творчестве. Счастливо сложилась и судьба его наследия. Его произведения сберегли друзья, а уже в восьмидесятые им заинтересовался писатель Семён Ласкин, написавший о Калужнине повесть. Сын Ласкина Александр инициировал выставку в Музее Ахматовой, которую по достоинству оценят и знатоки, и любители потаённого модернизма. Я же поставлю небольшой каталог, изданный к ней, к книгам, которыми особенно дорожу.
