Демарш петербургских рестораторов, которым запрещают работать в новогоднюю ночь, может свестись как к Эдгару По, так и к новому салату.
Запретить игорный бизнес, кажется, и то было проще. Хотя казино закрывали навсегда, а рестораны сейчас — только на несколько дней, с 30 декабря по 3 января. Но одно дело — однорукий бандит, а другое — ресторан, удовольствие более широкого потребления. Сходил в шаверму — уже маленький праздник, а в рюмочной кто–то может устроить и большой.
Неудивительно, что профессия кабатчика наряду с профессией мельника издавна давала большие барыши, чем земледелие. Многие крестьяне до того ценили рестораны, что несли туда последние гроши (см. картину "Последний кабак у заставы" Перова).
Не растеряв в веках деловую хватку, сегодня деятели общепита организовались чуть не быстрее всех. Потому что эпидемия пройдёт, а недополученную прибыль никто не вернёт. Столики на новогоднюю ночь уже забронированы, а как известно, "нет такого преступления, на которое не пойдёт капитал ради 300% прибыли".
У кафе есть давний опыт противостояния с градоначальством по нескольким фронтам. От таких приземлённых вопросов, как вентиляция на фасадах и перепланировки внутри, до ещё более приземлённого — по туалетам. Причём по уборным предприниматели выигрывают.
Один из губернаторов Петербурга — Валентина Матвиенко как–то возмущалась на заседании правительства, что "туалеты распродали под кафе и теперь там люди кушают". И требовала в течение месяца "найти законные основания и обязать владельцев предприятий общественного питания пускать людей". Но уж 15 лет прошло, а бизнесмены — многие — всё не пускают, так ещё и кодовые замки ставят, чтобы без чека неповадно было. Да что там, всё новые общественные туалеты переделывают под рестораны.
Поэтому, имея дело с таким опытным партнёром, власть опасается не достигнуть успеха, действуя одним лишь убеждением. Эти опасения подтверждает и литература.
В "Пире во время чумы" на пир приходит священник и заклинает прекратить праздник и разойтись по домам, поскольку это какое–то святотатство. Ему отвечают, что "дома у нас печальны, а юность любит радость". Батюшке приходится уйти (остальные задумчивы, но остаются за столом). Правда, следует отметить, что герои пушкинской пьесы ведут себя более сознательно, чем наши современники, хотя бы потому, что пируют на улице, а не в зале ресторана.
Кроме того, они сидят за "накрытым столом". То есть, надо думать, в отличие от большинства современных ресторанов, на столе у них была скатерть — важный атрибут гигиены (особенно если её почаще менять).
Не голливудский финал и у другого произведения, которое может быть полезно для анализа ситуации, — это рассказ "Маска красной смерти" Эдгара По. По сюжету принц вместе с тысячью придворных запирается от своего народа в замке, чтобы уберечься от эпидемии — Красной Смерти. Любопытно, что, судя по симптомам, это не чума, а что–то другое: у пациентов наблюдались головокружения и острые боли. Ворота замка были надёжно заперты. В одну из ночей принц устроил бал–маскарад. Он был крайне зол, когда увидел незнакомого гостя в неуместном карнавальном костюме в стиле зомби (поскольку неэтично напоминать об эпидемии на празднике).
Однако когда принц попытался ударить шутника кинжалом, то упал замертво, а вскоре умерли и остальные. Потому что к ним на бал пришла сама Красная Смерть. Можно спорить о том, как повернулся бы сюжет, если бы у принца в руках был зажат баллончик с санитайзером и он пустил в ход струю из этого баллончика, а не кинжал. Но факт в том, что ворота, конечно, легче запереть от проверяющих, чем от вирусов.
Шанс для чиновников может заключаться в том, чтобы попытаться направить кипучую энергию предпринимателей (а у них её, как видно, много) в более мирное русло. Сказать: "Горшочек не вари" — пока рестораны не заварили кашу на всех улицах. В идеале энергия могла бы преобразиться в гастрономический прорыв. Например, родится новое национальное блюдо. Скажем, ковидное оливье — ковилье. Готовится только из замороженных продуктов, чтобы лишний раз не ходить в магазин. А то оштрафуют за работу после одиннадцати.
