На события в Белоруссии из Казахстана или России смотришь, как из кинозала.
На экране — психодрама. Сюжет ясен до боли, ведь все постсоветские автократии вступили в глубокую осень. Все прошли первую стадию из пяти перед лицом неизбежного: отрицания реальности. Лукашенко продвинулся дальше: у него уже вторая стадия — гнева. Он ненавидит докторов, а также всех молодых и здоровых (я использую знаменитую классификацию из книги Элизабет Кюблер–Росс "О смерти и умирании"). Кажется, Лукашенко перешёл уже и к третьей стадии: торга. Пока что — с главой России.
Интересно наблюдать за эволюцией режима Лукашенко. Например, для выражения гнева и отрицания он использует не просто силовые структуры, а — анонимные. Какие–то, чёрт его знает, спецназовцы с закрытыми лицами: без имён, группы крови и порядкового номера на рукаве, что делает их похожими на мусульманских жён из гарема набоба. Вот появляется набоб с автоматом: "Спасибо! Вы красавицы!.. Э-э-э… Красавцы!" — в ответ крики любви из–под паранджей. Хотя, если серьёзно, анонимизация силовиков — это приём, перенятый у палестинских комбатантов с замотанными "арафатками" лицами, швыряющих камни в израильскую полицию. Власть научилась у противников власти.
Следующий этап белорусской силовой эволюции — выскакивающие из машин без номеров "тихари" в балаклавах, хватающие лидеров протеста. Тоже заимствование: "титушки" и "тихари", к примеру, действовали в Киеве в 2014–м.
Интересно, что в ответ на государственную анонимность всегда следует деанон. В России самые знаменитые деаноны проводил интернет–проект Billingcat (это он разобрался с именами Боширова–Чепиги и Петрова–Мишкина, а также с маршрутом "Бука", сбившего малайзийский "Боинг"). А вот в Белоруссии деанон стал уделом масс. С силовиков там теперь срывают балаклавы, делают снимки, а дальше — вопрос времени: узнать, как зовут, где и с кем живёт. (И как бывает интересно обнаружить в гареме Лукашенко петербуржцев!)
И вот тут начинается опасная зона.
Если мы считаем святым правом семьи Навального не раскрывать данные о его здоровье и с презрением относимся к докторам, наплевавшим на приватность и врачебную тайну, то как можно поддерживать деанон тех же омоновцев? Получается снова: своим можно всё, чужим — ничего. Тогда, когда созданная Лукашенко система падёт, поменяется лишь Лукашенко, а не система.
У деанона нет пока что ни идеологической платформы, ни, так сказать, кодекса чести. Но я бы для платформы и кодекса пару пунктов всё–таки — с прицелом на будущее — понабросал.
Первое. Принудительный деанон можно применять только к тем, кто работает на государство. Пошёл на госслужбу — будь готов к тому, что твое имя, лицо, размер собственности и доходов будут известны всем. Нет безымянных силовиков. Есть рядовой Степан Степанов, дядя Стёпа — милиционер.
Второе. Принудительный деанон нельзя применять по отношению к частным лицам, как бы этого ни хотелось. Можно ли применять к бизнесменам, сросшимся с государством, — вопрос. У меня ответа нет.
Третье. Нельзя деанонить личную жизнь: детей, жен и мужей, любовников и любовниц. На публикуемых снимках их нужно размывать.
Пункт четыре. Нельзя раскрывать частные данные (телефон, точный адрес), хотя закрытые базы данных вести разумно. Если новая пришедшая к власти группа решит начать люстрацию (а шанс есть), тогда эти базы и пригодятся. Но не раньше.
Пятое: необходимо давать шанс на объяснение, оправдание, потому что риск ошибок велик и они в Белоруссии встречались. Если совершена ошибка — её нужно публично же исправлять, принося извинения.
И наконец, никаких призывов к самосуду! Деанон — это апелляция к общественному мнению, общественному о(б)суждению и, не смейтесь, к совести (людям, да, свойственно меняться). То есть это не столько наказание, сколько вклад в будущее, включая будущие суды.
Звучит странно и не по теме дня? Ну так это пока. Неизбежное потому и неизбежно, что его никому не удаётся избежать.
