призрачная архитектура

В мировых архитектурных кругах нет однозначного мнения по поводу воссоздания утраченных памятников. Венецианская хартия по вопросам сохранения и реставрации памятников и достопримечательных мест 1964 года осуждает любую реконструкцию, допуская лишь анастилос, то есть возвращение на свои места сохранившихся, но разрозненных фрагментов, как, например, было в афинском Акрополе и как предполагается восстанавливать разрушенную Пальмиру. Но это относится скорее к каменным и деревянным конструкциям.

Использование аутентичных кирпичей реставраторами при восстановлении памятников из руин уже не является анастилосом, но позволяет хоть как–то сохранить аутентичность материала. Практика же использования современных строительных материалов и технологий (например, железобетонный храм Христа Спасителя в Москве) не считается ни реставрацией, ни реконструкцией и презрительно зовется "новоделом". В архитектуре, как и в изобразительном искусстве, оригинал может быть бесценен, а его современная реплика или копия — приравниваться к предметам ширпотреба.

Тем не менее любой архитектор на земле был бы счастлив, если бы узнал, что спустя столетия потомки восстановят его разрушенную постройку или же воплотят не реализованный при жизни зодчего проект по его аутентичным чертежам или моделям, пусть даже и при помощи других технологий. Такое сооружение, будучи новоделом, не имело бы исторической ценности, но могло бы иметь эстетическую и художественную ценность в силу художественных достоинств проекта, и о ней можно дискутировать. Так, например, вот уже почти столетие после смерти Антонио Гауди строится собор Саграда Фамилия в Барселоне, притом что чертежи и макеты автора были бесследно уничтожены пожаром в 1936 году.

В свое время, в 2007 году, когда появление чудовищно бездарной новостройки на Свердловской набережной нанесло непоправимый ущерб доминирующему виду Смольного собора по оси Шпалерной улицы, я открыл в городе такую дискуссию. Предложил реализовать неосуществленный проект Растрелли — колокольню Смольного собора, которая должна была иметь высоту более 140 м, претендуя на роль самой высокой доминанты Российской империи.

Но далее фундаментов, найденных теперь на глубине 4 м, дело тогда так и не пошло: после смерти императрицы Елизаветы барокко вышло из моды, при дворе Екатерины II Растрелли не прижился и вынужден был уехать на родину. Реализация его проекта, безусловно, была бы данью памяти великому зодчему, но вызвала бы скорее негативную реакцию в кругах экспертов ИКОМОС и ЮНЕСКО, придерживающихся принципов Венецианской хартии.

Наиболее тактичным и деликатным является не полное воссоздание облика утраченного памятника, а музеефикация в виде трассировки обводов его конструкций в мощении. Или даже возведение "ниточной модели" в натуральную величину — то есть воссоздание контуров памятника из ажурного металлического каркаса. Такое "сооружение–призрак" может прекрасно существовать в современном архитектурном контексте, напоминая об истории места, но при этом не подменяя подлинности оригинала и не имитируя то, что было навсегда и бесповоротно утрачено. Среди примеров — "каркасная" реконструкция Вифлеемской кирхи в Берлине и воссоздание базилики Санта–Мария–Маджоре в Сипонто (Италия) из стальной арматурной сетки.

В 2012 году я предлагал подобный вариант символической каркасной реконструкции разрушенной в советское время Благовещенской церкви на площади Труда, однако, посмотрев мою презентацию, тогдашний глава КГИОП поделился планами воссоздать этот навсегда утраченный памятник не символически, а во плоти, то есть как очередной "новодел".

Невзирая на положения Венецианской хартии 1964 года, региональные власти на местах давно узаконили порочную традицию новоделов в российской "школе" реставрации, иногда называемой "фантазийной" реставрацией, среди известных примеров которой отстроенные заново из руин Константиновский дворец в Стрельне и Большой Царицынский дворец в Москве.

В русле этой "школы" неоднократно звучало предложение выстроить заново земляную крепость Ниеншанц на Охтинском мысу. Проблема подобных новоделов в контексте исторической среды заключается в том, что имитация и подделка в итоге девальвируют находящиеся рядом настоящие памятники, да и всю среду в целом. Представьте себе, что в картинной галерее перемешаны настоящие шедевры и подделки и вы как посетитель не знаете, где оригиналы, а где копии.

Другое дело, если вы целенаправленно пришли в музей подделок и копий либо приехали в Лас–Вегас, где есть своя "венецианская" Кампанила, Эйфелева башня и Триумфальная арка, вовсе не претендующие на подлинность памятников.