Отец Петергофа. Памяти Вадима Знаменова

Есть люди, которые становятся легендами при жизни. Их, как все понимают, немного. Но подчас их заслуги кажутся настолько само собой разумеющимися, что о них не говорят часто. Да и скромность этих людей не позволяет их восхвалять. Приходится, увы, делать это потом.

Вадим Валентинович Знаменов, ушедший 24 февраля, из их редчайшего числа. Он в самом буквальном и настоящем смысле отец Петергофа. Знаменов проработал директором 34 года и посвятил ему всю свою жизнь, он создал тот ансамбль, все то сияние и блеск, которыми мы сегодня наслаждаемся, забывая, что они рождались буквально на наших же глазах. Знаменов пришел в Петергоф в середине 1960–х, дворец был лишь частично восстановлен и стоял пустым, посетители часто не понимали, на что там смотреть. Он собрал дворец таким, какой он есть теперь, и нам кажется, что все так всегда и было, но больше 90% там — дело Знаменова. Все 1970–1980–е он почти каждый день после работы искал по антикварным магазинам вещи для своих дворцов и павильонов. Всегда думал о будущем. Подчас от появления вещи в коллекции до обретения ею места проходили десятки лет. А потом она помещалась во вновь воссозданный зал и, казалось, была там всегда. И это не только Большой дворец, но и Марли, и Екатерининский корпус, и Банный, и многие другие. Екатерининский корпус кажется образцовым шедевром классицизма, там все благородно стильно, безупречно точно, но опять же, кроме пары главных картин, шпалеры и сервиза, все остальное найдено Знаменовым. Он ездил по санаториям, домам отдыха, ходил по зданиям, шедшим на капремонт, и собирал, собирал, собирал. Его рассказы поражали. Там он увидел на окне стул из Чесменского гарнитура, там — руку от часов с Мининым и Пожарским, а дальше люди откликались и приносили даже свое из дома, передавали в главные музеи. Такое было время. При нем открылись Коттедж, Ферма, Царицын павильон — такой шедевр мог сделать только человек, безумно влюбленный в Петергоф. Сегодня б это не поняли, выгоды музею от него нет, одни расходы, но это — жемчужина. А сколько сделано в парке! К паркам Знаменов пришел не сразу, но постепенно увлекся и ими по–настоящему. Этот директор всегда учился, а когда ездил куда–то, смотрел, выхватывал нужное и реализовывал у себя.

С ним было просто, точно и удобно общаться. Если речь шла о Петергофе, включался моментально. Он не играл в гран–сеньора, не взгромождался на пьедестал, был доступен и увлечен, скромен и сдержан. Последний из поколения великих музейных альтруистов. В тяжелое послесоветское время находил все возможности продолжить, восполнить. Оставлял детали на потом, когда будут деньги, и дополнял, вызывая восхищение. Ему первому удалось пустить заработанные деньги на дело, на его музей, на подлинные вещи. Он понимал, что дворец становится настоящим только от старых вещей, копии и реплики атмосферы не создадут. И у него все оживало.

В этом была подлинность чувства человека, пережившего войну: его жизнь была подчинена Петергофу, и от сотрудников он ждал того же, был к ним требователен. И ему удалось сделать Петергоф блистательным ансамблем, таким, что затмит Версаль. И Петр I, и Николай I наверняка радовались бы, глядя на знаменовский Петергоф. Жаль, что очень многие его рассказы ушли вместе с ним, ушла история жизни. Но зато есть Петергоф, и сверкание струй Большого каскада искрится и в честь него.

Это не преувеличение. Той бескорыстности не будет никогда, и потому вместе со Знаменовым уходит время.