В Михайловском театре 1 декабря состоится церемония награждения лауреатов IV Национальной оперной премии "Онегин", а 2 декабря президент премии и главный российский Онегин всех времен Сергей Лейферкус отпразднует 50–летие творческой деятельности концертом в Большом зале филармонии. "ДП" поговорил с народным артистом РСФСР накануне двойного праздника и все разузнал.
Чем премия "Онегин" отличается от бесчисленных вокальных конкурсов, в чем ее особый смысл?
— Мы понимаем, что в оперный театр нынешние зрители, как правило, попадают почти случайно, наобум. Мало людей, которые следят за певцами, большинство смотрит в афишу и не знает, кого имеет смысл послушать. Раньше звание народного артиста означало, что этот солист априори хорош. А сейчас званий нет и в основном все — лауреаты разных международных конкурсов. Пока ты молод, быть лауреатом почетно, но, когда тебе под 50, называться лауреатом даже неудобно как–то. Премия "Онегин" заполняет эту лакуну — она создает необходимую для публики иерархию солистов. И мы видим, как у лауреатов нашей премии вырастают крылья, как они получают не только приставку к имени на афишах, но и творческий импульс. У премии нет возрастного ценза, но есть трехступенчатый отбор. Во–первых, заявки на премию подают не сами артисты, а театры. Затем номинантов отбирает экспертный совет, составленный из певцов, дирижеров, режиссеров и журналистов. Постоянное жюри собирается за 2–3 дня до церемонии и выбирает лауреатов из довольно узкого списка.
У вас есть свои фавориты? Мы видим, что в афише концерта в вашу честь значатся имена номинантов, еще ничего не выигравших. Например, Гурий Гурьев или Василиса Бержанская.
— Мы выберем фаворитов буквально сегодня–завтра. Но по секрету скажу, что мои предпочтения будут на стороне Бержанской. Я ее очень хорошо знаю еще по своему детскому вокальному конкурсу "Мы поем оперу", который проводился 5 лет и умер без финансирования. Василиса получила первую премию еще подростком, с тех пор я слежу за ней: она поет потрясающе, это вторая Чечилия Бартоли, россиниевское колоратурное меццо.
Невероятная редкость
— Таких голосов почти не бывает! Тем более странно, что Большой театр ставит "Севильского цирюльника" в сопрановом варианте, хотя в его же Академии молодых певцов есть такие уникальные солистки. Но нет худа без добра: Бержанская прямо сейчас делает блестящую карьеру на Западе.
А что в Большом зале филармонии будете петь вы?
— Хочу пояснить: идея совместить мой творческий вечер и премию "Онегин" принадлежит не мне. Дирекция премии внезапно решила: мол, чего далеко ходить, как раз все лауреаты будут здесь. Я об этом узнал месяца полтора назад. Во втором отделении будет хороший гала–концерт, а в первом я целиком спою забытую оперу Римского–Корсакова "Моцарт и Сальери".
Отчего же забытую?
— А в каком театре она идет? Во всяком случае я сам пел Сальери довольно давно, лет пять назад, в Доме музыки. Моцартом будет Дмитрий Корчак. Я его знаю еще по хоровой академии, они с педагогом как–то приезжали в Англию и были у меня в гостях. Дима обладает замечательным тенором, по звуку, характеру, нежности он великолепный Моцарт.
А завершится концерт сценой из оперетты, которую я исполню вместе с Виктором Кривоносом, мы с ним в одно время пришли в Театр музкомедии — как раз 50 лет назад. Хочется закончить тем, с чего я начал, потому что 2 года в Театре музкомедии мне очень много дали. Говорят, что у Лейферкуса хорошая дикция, — а это благодаря урокам техники речи в консерватории и занятиям с режиссерами театра. Умение перевоплощаться, носить костюм тоже привили мне в оперетте. Правда, когда в 1972 году я перешел в Малый оперный, мне дали кличку Опереточный Герой и посматривали эдак искоса: мол, докажи, что можешь. И пришлось доказывать.
50–летие творческой деятельности — обычно ретроспективный праздник. Но это совершенно не ваш случай, поэтому спрошу о творческих планах.
— Ровно 50 лет с тех пор, как я вышел на профессиональную сцену, исполнится 1 февраля, но в этот день я занят в Гамбургской опере. 2 февраля у меня премьера — опера "Лулу" Берга под управлением Кента Нагано. Я пою Шигольха в хорошей компании — с Барбарой Ханниган, Анне Софи фон Оттер и другими. Это возобновление постановки Кристофа Марталера 2017 года.
А говорят, вы недолюбливаете так называемый режиссерский театр…
— "Лулу" Марталера — это еще и театр абсурда в духе Беккета или Ионеско. Но знаете, когда мы собрались на первую репетицию, режиссер нам говорил что–то: мол, ты выходишь так, а ты эдак… И неожиданно для самих себя мы обнаружили, что это готовый спектакль: все отношения выстроены, все характеры показаны. Немудрено, что потребовалось возобновление: постановка пользуется огромным спросом. Я, может быть, и консерватор, но если в модерновом спектакле есть идея и она читается — я его приму, даже не соглашаясь с концепцией, буду заинтересованно следить за развитием событий. А если это бред сивой кобылы, который не имеет отношения ни к музыке, ни к содержанию, — совсем другое дело. Нынешние режиссеры часто вообще не знают музыки и не доверяют композитору, для них проще создать собственный сюжет. Но при чем здесь опера?
Хотелось бы себе представить, что, к примеру, в Мариинском театре возобновляют "Лулу" Берга, потому что этого требует публика… А что у вас в планах после Гамбурга?
— Снова "Лулу", но с Кливлендским симфоническим оркестром в концертном исполнении. Потом первый вокальный конкурс и фестиваль Дмитрия Хворостовского в Красноярске — там я пою в Мессе ди глория Пуччини, потом сольный концерт на фестивале "Колокола", в августе "Аида" в Таллине, потом… не помню уже.
Похоже, будто вы празднуете не 50–летие, а максимум 20–летие творческой деятельности.
— Все–таки в театрах стало работы меньше. Директора смотрят на то, сколько тебе лет, а не как ты звучишь. Как–то недавно мы встретились с Пласидо Доминго в Лиссабоне — мы репетировали в одном и том же помещении. Обнялись, расцеловались, глаза увлажнились, он спрашивает: ты как, поешь еще? Я говорю: да. Он: и я тоже, не могу себя заставить уйти со сцены…
