Нереальные активы. Почему идея "обеспеченного рубля" — популярный миф

Автор фото: Ваганов Антон
Среди идей насчет того, как оживить российскую экономику, время от времени всплывает и такая. Мол, все хозяйственные неурядицы происходят из–за того, что отечественная валюта не обеспечена "реальными активами". Поэтому никто не хочет никому одалживать деньги иначе как под высокий процент, а усилия ЦБ РФ приводят к снижению ставки по депозитам, но не по кредитам.
Вот если бы валюта была "обеспечена" — другое дело! "Обеспеченный рубль" быстро приобрел бы совершено другое значение! Вместо того чтобы служить средством накопления, новые рубли превратились бы в "средство оборота", став, как указывают авторы идеи, "социально–учетными единицами общества". При этом не нужно запрещать обычные, "необеспеченные" рубли, пусть владелец денег сам решит, какая валюта ему более по душе — существующие рубли, которые можно конвертировать в доллары, или "обеспеченные", которые будут как–то подкреплены "российской инфраструктурой".
На вопрос "почему вы уверены, что все это будет работать именно так, как вы предлагаете" у сторонников "обеспеченного рубля" есть железный аргумент. Посмотрите, говорят они, на Германию 1923 года. Страна разорена Мировой войной, цены переписываются трижды в день, буханка хлеба стоит 140 трлн марок, и деньгам никто не верит. Но стоило 15 ноября 1923 года появиться рентной марке, обеспеченной, как было на ней написано, "государственными ценностями — землями и недвижимостью", как произошло экономическое чудо. Немцы поверили в новую марку, которую можно было обменять на триллион старых, инфляция начала замедляться, и "хорошие" деньги постепенно вытеснили "плохие".
История звучит красиво, но в действительности все было не совсем так. Рентная марка, введенная в оборот банкиром Ялмаром Шахтом, с точки зрения экономического смысла была такой же бумажкой, как и обычная марка.
Правда, рентная марка не была совсем уж филькиной грамотой, ее действительно можно было обменять… но не на "земли", а на государственные облигации, приносившие 5% годовых. И если немцы поверили в новые деньги, то не только из–за того, что было на них написано.
Историю рентной марки российским читателям подробно рассказал экономист Дмитрий Травин в большой книге, посвященной истории европейской модернизации. Главным аргументом в пользу рентной марки оказались не государственные гарантии, а сравнительная дефицитность экзотической валюты. Центральный банк под управлением Шахта во всех вопросах, связанных с рентной маркой, действовал независимо от правительства и вдобавок на первых порах установил чрезвычайно высокую ставку рефинансирования в "новых деньгах" — 30% в день!
Рентная марка оказалась дорогим удовольствием — в отличие от обычной марки. Вдобавок Шахту чрезвычайно повезло: в 1924 году стартовала реализация плана Дауэса, в рамках которого Германия получала крупные кредиты для восстановления разрушенной экономики.
Кроме того, как справедливо замечает Дмитрий Травин, психологический трюк с выводом на рынок рентной марки, якобы обеспеченной государственным имуществом, мог сработать разве что в Германии — стране, где народ привык доверять и государству, и чиновникам.
Справедливости ради надо сказать, что автором проекта рентной марки был не Шахт, а экономист Карл Хелферих, возглавлявший во время Мировой войны германское министерство финансов. Поначалу Шахт даже был противником этой идеи. Но в итоге слава спасителя немецкой финансовой системы досталась именно ему.
В 1939 году Шахт попытался объяснить нацистам абсурдность гитлеровских экономических планов. "Так решил фюрер!" — возмутился Герман Геринг, как раз и возглавлявший Управление по четырехлетнему плану развития экономики. "Что бы там ни решал фюрер, дважды два все равно будет четыре!" — огрызнулся президент Рейхсбанка. "Если фюрер прикажет, то дважды два будет пять!" — заорал Геринг, и карьера Шахта как главного банкира Германии завершилась.
Зато рентная марка в качестве платежного средства пережила и Веймарскую республику, и даже Третий рейх. Она прекратила хождение только в 1948 году, когда немцам пришлось создавать финансовую систему заново. Но популярность этой валюты в 1920–е была обусловлена в первую очередь независимостью Центрального банка и разумной политикой его руководителя, а не "обеспечением государственными ценностями", которых никто не получил.