Память без подмен. У Екатерининского дворца появился шанс быть воссозданным до конца

Автор фото: Антон Ваганов/ТАСС
Погода стоит вполне раннеосенняя, а потому можно на время позабыть о летних радостях и начать строить планы на осень. Сейчас в Царское Село ехать, бесспорно, не стоит, дворец забит туристами как пересадочная станция метро в час пик, но в октябре–ноябре отправиться туда нужно обязательно. Вы увидите не только давно знакомые, но и вновь открытые интерьеры. В апреле завершена реставрация церкви дворца, и она сделана отменно.
Признаюсь: не просто не ждал, но даже поверить не мог, что все получится так хорошо. И никогда не думал, что покаяние может быть таким всеохватно счастливым. Ведь не раз писал, что церковь дворца утратит подлинность при планировавшейся реставрации, — в чем искренне винюсь и приношу извинения и директору, и коллективу музея. Боялся, что ее превратят в блестящую конфетку. Но нет, поступили очень деликатно.
Как известно, церковь Екатерининского дворца в войну не погибла, но сильно пострадала. Большая часть резьбы сохранилась и даже была на месте. Правда, почти все иконы утрачены, но и в таком виде интерьер производил очень сильное впечатление — своей подлинностью и тем, что он был памятником войне. Несколько лет назад было принято решение о реставрации. Вся старая резьба и сохранившаяся позолота были укреплены и остались на месте, заново вырезаны все утраченные фрагменты резьбы, но их намеренно оставили просто деревянными. А теперь поступили очень точно, вставив в эти новые рамки, тяги, карнизы кусочки старой золоченой резьбы. В ходе реставрации было обнаружено множество уцелевших в войну и аккуратно собранных после кусочков. Их возвращают на свои места, а оттого возникает ощущение подлинной реставрации — в самом лучшем смысле слова. Вы видите старую филигрань и почтительно отступающие перед ней новые дополнения.
Реставрация у нас теперь сильно девальвировалась, это слово используют даже по отношению к стандартному ремонту. Но суть именно в том, чтобы старое выжило и было укреплено, а новое лишь восполняло самые заметные утраты. Лучший пример старой ленинградской школы — "Даная" Рембрандта, где вся авторская живопись на месте, а утраты тонированы, но все видны. С архитектурой у нас так почти никогда не поступали, но вот теперь есть лучший пример. Похищенные в войну иконы пришлось написать заново, но в мерцающей старым благородным золотом церкви они не так выделяются и вписываются в общий строй. Едва ли не самой пронзительной деталью стали наглядно видные утраты. Когда из образов на стенах были буквально вырезаны изображения — это самое больное свидетельство варварства войны. Плафон был похищен, но падуги (боковые части росписей потолка) выжили, их столь же тщательно отреставрировали, но и в них оставили заметными выкромсанные в войну куски. Это буквальная память, с отъятыми частями.
Лионский зал погиб полностью, за исключением вывезенного и найденного в конце войны паркета. Но выжила вся мебель с лазуритом 1860–х годов. И вот теперь этот зал воссоздают, музею подарили феерической красоты лионский шелк, вытканный по старым образцам, заново сделаны камероновы порталы дверей с маняще глубоким лазуритом, воссоздана роспись потолка. Зал сияет, элегантность его пленяет.
У Екатерининского дворца появился шанс быть воссозданным до конца, чего, искренне признаться, многие не ждали. И потому он станет тройным памятником — изначальной красоте, военным жертвам и мастерству реставраторов. Такова подлинная память — в непрерывности, а не в подмене.