Петербургский форум российская экономика встречает не в лучшем виде. Да, это не кризис. В апреле даже поднажали: после провального I квартала (+0,5%) темп роста ВВП ускорился до 1,6%. Но это все равно вдвое меньше, чем общемировой показатель. Чтобы выполнить требование президента и вырасти хотя бы на 3%, стране нужны комплексные реформы, считают все экономисты, опрошенные "ДП" накануне XXIII ПМЭФ.
Средняя цена нефти марки Urals сегодня составляет порядка $65 — вполне комфортный уровень для национального бюджета. Однако инвестиции в основной капитал не растут (всего +0,5% в I квартале), а отток капитала с начала года почти удвоился, составив $34,7 млрд. И это данные только за 4 месяца! Если нынешние темпы сохранятся, к концу года получим малоприятную цифру — 7% ВВП. Сегодня даже министр экономического развития России Максим Орешкин соглашается: без проведения преобразований планку, поставленную президентом, достичь не удастся. Одним словом,необходимость болезненной хирургической операции очевидна. Однако государство предпочитает не рисковать. Могут ли в таком случае сработать иные методы?
Залить все деньгами
Сейчас у России есть три очевидных показателя, на которые можно ориентироваться в надежде стимулировать экономический рост. Первый — это экспорт. Однако нефтяные цены уже достигли потолка, а прогресс в несырьевых секторах пока не способен дать заметный эффект.
Второй показатель — потребление, но здесь все еще хуже. Доходы населения продолжают стагнировать, а закредитованность уже достигла того опасного рубежа, когда официальную обеспокоенность выражает Центральный банк. Такой сигнал точно не в пользу модели кредитного бума.
Остается третий показатель — инвестиции. И здесь вроде бы есть хорошие новости. До 2024 года власть рассчитывает потратить на национальные проекты 25,7 трлн рублей. По оценкам Альфа–Банка, уже в этом году экономика дополнительно получит 3,4 трлн рублей (это 3,2% ВВП), а в 2020–м прирост составит еще 0,9 трлн рублей. Это не напечатанные деньги, а накопленные. Однако прямой эффект, по расчетам, составит всего лишь 0,2% ВВП в год. Еще 0,1% — эффект косвенный. Парадокс, но во многом это произойдет из–за того, что деньги потратят преимущественно на инфраструктуру, а значит, меры будут иметь отложенный эффект.
"Когда стоит задача инвестировать деньги, люди думают, куда их вложить, чтобы это принесло прибыль. А когда государство дает деньги, то задача в том, чтобы освоить их и отчитаться, — говорит профессор факультета экономики Европейского университета Кирилл Борисов. — Конечно, в нормально работающих рыночных экономиках это может сработать. Но должна быть конкурентная среда, разумные конкурсы".
МВФ рекомендовал России заначку пока не тратить и сберечь хотя бы 7% ВВП на черный день и для будущих поколений. Одновременно он посоветовал провести реформы для решения проблем конкуренции в экономике.
"Так как в отношении второй рекомендации правительство не делает абсолютно ничего, напротив, сохраняет тренд на дальнейшую монополизацию и увеличение роли государства, то выхода нет: резервы надо тратить хотя бы для того, чтобы поддержать нынешние убогие темпы роста и предотвратить дальнейшее падение доходов населения", — написал в своем телеграм–канале директор аналитического департамента компании "Локо–Инвест" Кирилл Тремасов.
Мечты об иностранцах
Тремасов предлагает привлечь для инфраструктурных проектов иностранные компании. Это повысило бы конкуренцию за заказы, позволило бы снизить стоимость контрактов, увеличить скорость и качество строительства. Одновременно это могло бы способствовать снижению санкционных рисков и помочь продвижению наших товаров за рубежом. Но, перечислив преимущества, эксперт честно признается: в нынешних условиях все это мечты.
Еще одна нереализуемая опция, о которой уже даже и вспоминают редко, — снятие антироссийских санкций. Bloomberg оценивает объем недополученного из–за них роста ВВП в 6% за 4 года.
То есть при текущей динамике этого как раз хватило бы, чтобы выйти на искомые +3% в год. Но очевидно, что сделать это не получится даже при всем желании. США вошли во вкус, давят по всем фронтам (причем не только Россию), так что ящик Пандоры обратно уже не запрешь.
К тому же в этом случае пришлось бы отменять ответные санкции. Для экономического роста они, может быть, и не слишком эффективны (по оценкам Нордеа Банка, даже во время активного импортозамещения 2015–2016 годов эффект составлял 0,1–0,15% ВВП), но производители к хорошему быстро привыкают. Когда (или если) придет время открывать рынки европейским сырам, дискурс быстро переместится из экономической плоскости в социально–политическую.
Сырьевые инновации
По словам профессора и доктора экономических наук Никиты Кричевского, Россия могла бы пойти по пути инновационно–сырьевой экономики и таким образом получить дополнительные очки роста. Прежде всего — развивать нефтепереработку. Однако пока что в этом направлении нет никаких движений.
"Saudi Aramco по итогам прошлого года половину прибыли получила за счет химии и нефтехимии, — говорит эксперт. — То есть не за счет добычи и экспорта сырья, а за счет его переработки. Нам сам бог велел этим заниматься, потому что, с одной стороны, у нас есть финансовые ресурсы, а с другой стороны, мы могли бы в короткие сроки разработать соответствующие инновации. Даже смартфон частично сделан из пластмассы. Это миллиардные прибыли, которые сейчас получают другие".
Нельзя сказать, что у нас совсем нет доходов от нефтепереработки, но другим странам мы действительно уступаем, согласен профессор департамента экономики НИУ ВШЭ — Санкт–Петербург Александр Скоробогатов. По его мнению, причина — в короткой истории рыночной организации в стране. У нефтяных компаний нет твердой почвы под ногами, нет уверенности в будущем, им сложно прогнозировать доход. А известные случаи силового давления на бизнес (вспомним ситуацию с "Башнефтью") только еще больше снижают аппетит к риску.
"Ну и наконец, продать готовый продукт всегда сложнее, чем продавать сырье, — добавляет Скоробогатов. — Нужно завоевывать иностранные рынки, а это опять же требует времени. В то же время на внутреннем рынке, с которым уже сейчас работает нефтепереработка, цены значительно ниже общемировых. А это означает, что прибыли заводов, работающих на внутреннего потребителя, будут низкими. Что опять же не создает стимулов для инвестиций в эту отрасль".
Цифровой скачок
Мозги и инновации сейчас многие называют козырем России. И совсем не обязательно использовать их в сырьевых отраслях. По оценкам главы "Ростеха", цифровизация экономики могла бы принести от 4,5 до 11% дополнительного роста ВВП до 2024 года. Как раз на днях "Ростех" представил программу полного перевода всех государственных информационных систем на блокчейн. Ее стоимость — до 85 млрд рублей. Однако эксперты пока не верят в подобные меры, ведь, как известно, автоматизация неэффективной системы только увеличивает ее неэффективность.
"В соответствии с теорией ограничений любую систему можно представить себе как поток или трубу, — рассказывает директор консалтинговой компании Martal SPb Игорь Рождественский. — В этой трубе может быть много разных узких мест, но только одно является самым узким. Это называется истинным ограничением: если вы его расшиваете, у вас весь поток изменится. Если расшиваете любое другое, то поток останется прежним, так как самое узкое место осталось. А теперь вопрос: что является таким узким местом в экономике РФ? Отсутствие технологий? Я в этом очень сомневаюсь. На мой взгляд, это не очень хорошая среда для развития бизнеса, это огосударствление экономики, это плохой инвестклимат".
Никита Кричевский добавляет, что государству логичнее отталкиваться в своей политике от русского менталитета, доминантами которого являются солидарность, самодостаточность и справедливость. Однако вместо солидарности он видит все большую атомизацию общества, в котором молодежь занимается исключительно повышением собственной капитализации. Нет и самодостаточности, под которой он понимает процессы импортозамещения. Также нет и справедливости, то есть равных стартовых условий для всех, нормальных условий для волонтерства и предпринимательства.
"Фундаментальная задача ведь заключается не в том, чтобы в течение года или двух показать быстрый рост, а в том, чтобы ускорить потенциальный рост экономики, изменить траекторию роста. В этом смысле повышение уровня конкуренции, улучшение институтов могли бы дать положительный эффект", — соглашается главный экономист Альфа–Банка Наталья Орлова.
И ведь даже министр экономического развития понимает проблему! В конце мая Максим Орешкин признал, что модель, которая способна обеспечить рост выше 3%, в России пока не сформирована. По его словам, необходимо повысить инвестиционную активность, продолжить трансформировать деловой климат в стране, в том числе за счет "регуляторной гильотины". Кстати, результаты последней инициативы мы должны увидеть уже в этом году.
В рейтингах Doing Business Россия уже поднялась на относительно высокое 31–е место (задача президента — занять 20–ю строчку). Однако при этом, по последним опросам ФСО, перспективу ведения бизнеса небезопасной называют 69% опрошенных специалистов, а также предпринимателей, подвергшихся уголовному преследованию. О необъективности правосудия и недоверии к силовикам говорят по 67%. 84% пожаловались, что их бизнес не защищен от необоснованного уголовного преследования. Если бы в своей работе ведомства ориентировались на снижение этих показателей, возможно, ситуация начала бы меняться. Впрочем, это вопрос не к экономистам.
В контексте
Кризис, как известно, в головах, а экономисты в последние полтора года себя здорово накрутили. Увлеченные идеей экономических циклов, все ждут неминуемого кризиса, тем самым его только приближая.
Контекст для большой встречи экономистов в Петербурге на самом деле не слишком оптимистичный. Причем далеко не только на российском уровне. Из–за разногласий США и их торговых партнеров теряет баланс вся мировая экономика. Мир трясет от неопределенности: договорятся американцы с китайцами или…
И вот по поводу альтернативы страхов больше всего. Никто точно не знает, как поведет себя современная экономика. Особенно на фоне $22 трлн госдолга в Штатах.
Хотя, даже если вынести за скобки торговую войну, кризис кажется неизбежным. С 1945 года средняя длина цикла хозяйственного подъема в США составляла почти 60 месяцев, сейчас американская экономика растет 120 месяцев подряд (последние цифры: +3,2% за январь–март). Для сравнения: в Европе отдельные страны уже балансируют на грани технической рецессии. Экономика Италии, например, третий квартал подряд остается ниже нуля. С трудом избежали этой же участи немцы (рост в I квартале +0,4%).
Опережающие индикаторы тоже внушают пессимизм. Так, глобальный индекс деловой активности в промышленности в мае опустился ниже 50 пунктов (с 50,4 до 49,8 пункта) — впервые с осени 2012 года! Да, это еще не свидетельствует о промышленной рецессии, но зато отлично демонстрирует, что бизнес ничего хорошего от будущего не ждет. А когда настроения упаднические, расти сложно. В конце концов, экономика — это бесконечная попытка вытянуть себя за волосы из болота, как это делал барон Мюнхгаузен. В роли Мюнхгаузена — ФРС США, которая уже готовится к раунду снижения процентных ставок. Но и это пугает, ведь экономика вроде бы и так перегрета! То есть опять дисбаланс и хаос — самые страшные враги бизнеса.
Конечно, Россия лучше готова к мировому кризису, чем 11 лет назад. Мы заметно утолстили наши границы. Из–за санкций внешние долги достигли минимума за 10 лет, и хотя это по–прежнему солидная сумма ($467,8 млрд, причем лишь 12% приходится на долю государства), она все равно меньше накопленных золотовалютных резервов ($492 млрд). Оптимисты говорят: пока Китай и США делят мировую экономику, Россия могла бы, как мудрая обезьяна, дождаться, пока по финансовым рекам поплывут трупы ее врагов. Но для этого не мешало бы заняться собой, а это вновь возвращает нас к главному вопросу: что делать?
