Порция масла в огонь дискуссии о том, с какой эпохи началась европеизация России.
В Петербурге больше, чем где бы то ни было, всегда были уверены в том, что именно Петр I европеизировал Россию. Так думать уже давно стало вполне естественно. Один мой московский коллега как–то после лирической прогулки по Петроградской стороне признался, что у нас все столь по–европейски, что кажется, будто бы даже собаки смотрят на Запад. Многие считали и продолжают считать, что с Петербурга и петровских преобразований начинается Россия современная, порвавшая раз и навсегда со своим темным средневековым прошлым. Причем до недавнего времени такого мнения придерживались даже авторитетные историки.
Еще совсем недавно — но не теперь. Дискуссия о том, что петровская эпоха была в значительной степени подготовлена XVII веком, набирает обороты. Вокруг недавних исследований, в которых пересматривается общепринятое представление о том, что бурным переменам мы обязаны исключительно птенцам гнезда Петрова, кипят страсти. Масла в огонь подливает и выставка "Осень русского Средневековья" в корпусе Бенуа.
Этот эффектный, тщательно подготовленный проект убедит многих в том, что век, предшествовавший славным дням Петра, был эпохой установления прочных контактов с европейскими культурами и интенсивного обмирщения власти, общества и художественных ремесел. Иконы, книги, лицевое шитье, изразцы, предметы культа, украшения — все на этой выставке говорит о том, что допетровское время жило не только архаикой и не только монастырскими устоями. И при Михаиле Федоровиче, и при Алексее Михайловиче в России было ощутимо присутствие европейцев. Что касается религиозной сферы, история раскола и "Житие протопопа Аввакума", разошедшееся в бесчисленных списках по стране, красноречиво свидетельствуют о том, что церковь уже не была неприступным бастионом добродетелей.
Устроители выставки также задаются вечным вопросом о том, как толковать наше своеобразие: как отставание от Европы или как уникальный путь, в котором некоторые готовы искать особенное историческое предназначение России? Первое чревато безбрежной иронией и самоуничижением, второе — шапкозакидательством и изоляцией от западного мира. Рассматривая на выставке неожиданные реалистические детали, с которыми написаны иконы, баснословно дорогие золотые оклады евангелий, инкрустированные драгоценными камнями, покровцы и пелены, вышитые с фантастической виртуозностью, или барочные узоры на серебряной посуде, принадлежавшей русской знати, хочется вслед за кураторами проекта пресечь давние бессмысленные споры. Само собой разумеется, в XVII веке европейская культура была светской: это была эпоха неоклассицизма Никола Буало, рационализма Рене Декарта и регулярных садов Андре Ленотра. Но ведь и в московской Оружейной палате Симон Ушаков уже писал иконы с "живоподобием", в Ярославле — волжском Лондоне той эпохи — было свое барокко, Симеон Полоцкий в традициях европейского интеллектуализма воспитывал наследника престола Федора Алексеевича, а придворный театр был основан у нас еще в 1670–е при дворе Алексея Михайловича.
Конечно, новая русская светская культура не отменяла всего того, что казалось атавизмом Средневековья. Россия была и остается гораздо более архаичным государством, чем те же Франция или Германия. Но ведь у нас и с Ренессансом дело обстоит по–особенному. Было у нас Возрождение или нет — вопрос болезненный. По крайней мере на этот счет есть несколько мнений. Крепкие хозяйственники хотят, чтобы у такой великой страны было все, а уж тем более этот самый Ренессанс. Те, кто не находит в наших иконах ни существенной связи с античностью, ни принципов правдоподобия, воспевают Андрея Рублева и Дионисия как вершину искусства XV–XVI веков, обходясь без спорных слов. Известный медиевист Дмитрий Лихачев считал, что Россия знала эпоху художественных открытий, которые предвосхитили Возрождение, которое у нас, впрочем, так и не наступило.
Как бы то ни было, XVII век, если согласиться с устроителями выставки в Бенуа, заложил основы европеизации и светской культуры. Произведения, созданные художниками Оружейной палаты и Строгановской школы, мастерами из Верхнего Поволжья, Северо–Запада и других регионов, это доказывают. Многое здесь поражает воображение. Один стакан патриарха Питирима — гигантский, из позолоченного серебра, стоящий на трех львах и украшенный дивным зверьем, — чего стоит! По технике и по стилю подобные вещи современны своей эпохе, однако их темы и сюжеты, как правило, архаичны.
Архаичны, но не безутешно мрачны, как зачастую представляют Средние века. Название выставки обыгрывает интеллектуальный бестселлер голландского историка Йохана Хейзинга "Осень Средневековья", вышедший после завершения Первой мировой войны. В этой книге царствуют пессимизм, пресыщенность и пассеизм — так автор описал настроения двора и общества Франции и Голландии XIV–XV веков. На экспозиции в Бенуа нет ни разочарованности, ни упадничества. Все здесь живет ожиданием будущего, хотя, конечно, жизнелюбие и праздничность этого искусства — придворная роскошь, а не дух народной жизни. Прекрасное увядание, сойдя со страниц книги Хейзинга, удивительным образом преобразилось в предвкушение грядущих перемен. Или даже в ту радость, с которой в наших краях встречают долгожданное короткое лето.
