Рыцарь печального времени. "Человек, который убил Дон Кихота" Терри Гиллиама

Тоби Грисони (Адам Драйвер), рекламный режиссер, снимает нечто пафосное и дорогостоящее в испанской глубинке. Съемки не клеятся, рутина, интриги и интрижки; вдруг Тоби понимает, что где–то в этих местах он начинал свою карьеру — снимал дипломный фильм о Дон Кихоте, задействовав вместо актеров жителей деревни. Тогда он мечтал делать "серьезное кино", теперь снимает рекламу, но заразил, как выясняется, своей серьезностью других. Бывший сапожник Хавьер (Джонатан Прайс) поверил, что он — Дон Кихот, расхаживает с тех пор в латах и побивает недругов копьем; другие жители также отравлены великим соблазном. Теперь уже сам Тоби не может выпутаться из пространства иллюзии, им созданной.

Первые полчаса все выглядит как постановка "Дон Кихота" в провинциальном театре. Думаешь: и вот ради этого пришлось трудиться 30 лет (история создания фильма от идеи до воплощения растянулась примерно на столько)? Потом начинаешь подозревать, что Гиллиам делает это специально. Но для чего?.. Вот самое интересное. Поначалу режиссер как бы превращает жизнь в дешевый спектакль, чтобы на его фоне история Дон Кихота выглядела "подороже", но главное, чтобы мы перестали воспринимать ее как сказку. В жизни люди разыгрывают гораздо более пошлые постановки, говорит режиссер. А Дон Кихот играет по–настоящему. Гиллиам как бы по нескольку раз "входит" в пространство "Дон Кихота" и выходит из него, и вскоре мы перестаем видеть разницу между реальностью и выдумкой.

Режиссер предлагает нам пари. Думаете, история Дон Кихота осталась в далеком прошлом? Средневековье, говорите, закончилось? Вскоре мы попадаем в лагерь беженцев, где как в Средние века. Две трети мира живут в нищете, параллельно валютным биржам и гаджетам, — не хотите ли еще Средневековья?.. Или, наконец, олигарх из России построил замок неподалеку — с присущим ему представлением о прекрасном: и нравы там ничуть не отличаются от средневековых. Так что же, и кто тут более современен — наш мир или Дон Кихот?..

Этот фокус Гиллиам проворачивает почти незаметно — но к концу фильма история Сервантеса кажется вполне актуальной, и мы просто перестаем помнить о том, что она придумана. Гиллиам оживляет сказку, но в не пошлом смысле, а интеллектуальным образом, с помощью доказательств, логики, сравнений. Он буквально вынуждает нас согласиться с "реальностью" Дон Кихота — как вынуждены соглашаться с этим и герои знаменитого романа.

На этом фокусы не заканчиваются. Гиллиам совершает еще один поворот ключа — и вот уже все, и герои этого фильма, и зрители, оказываются лишь персонажами мира Дон Кихота, оставаясь при этом в уверенности, что вертят наивным стариком. Вот мы и попались в ловушку искусства, которое оказывается серьезнее жизни, — хотя бы потому, что Дон Кихот, в отличие от нас, верит в то, что делает.

Это притча о том, чего стоит вера, высказывание о роли искусства, об ответственности художника. Когда–то Ницше предложил идею "вечного возвращения": высший смысл жизнь приобретает благодаря тому, что она вновь и вновь возвращается, налагая колоссальную ответственность на человека. Гиллиам как будто решил ни много ни мало экранизировать эту идею — и ты понимаешь, почему это так долго готовилось и рождалось.