В сентябре 2008 года банк Lehman Brothers объявил о банкротстве. Именно от этой даты — 15 сентября — отсчитывается начало кризиса на американском финансовом рынке, давшего старт Великой рецессии, последствия которой мировая (и российская) экономика ощущает до сих пор.
Эффектное название и неиспользованный шанс
Название "Великая рецессия" звучит эффектно. Его авторы, конечно, стремились напомнить о Великой депрессии 1929–1933 годов, ставшей историческим событием. Однако если на рубеже 1930–х годов прошлого столетия падение мирового ВВП составило 15%, то 10 лет назад мировая экономика сократилась не более чем на полпроцента. А уже в 2010 году начался экономический рост, который продолжается и сейчас (отдельные страны, руководители которых имеют суверенные взгляды на экономику и арифметику, не в счет). Мир сумел справиться с кризисом 2008 года гораздо быстрее, чем это представлялось 10 лет назад. А рост мировой экономики подтянул вверх цены на нефть, что дало шанс поправить свои дела и России.
Другое дело, что шанс оказался неиспользованным. В то время как с 2008 по 2017–й экономический рост в мире составил 24,6%, российская экономика выросла всего на 6,1%. За те же 10 лет капитализация акций в мире увеличилась в 2,5 раза, капитализация публичных компаний РФ выросла в 1,6 раза (причем нефтяных и газовых концернов это не коснулось, они стоят дешевле, чем в 2007 году). Но тут уже банкиры не виноваты.
Доступное жилье по–американски
Парадокс кризиса 2008 года в США (а это был в первую очередь "американский" кризис, что правда, то правда) заключается в том, что в его основе лежало искренне желание властей сделать как лучше. Но получилось как всегда, и причина этого заслуживает внимательного рассмотрения.
Все началось еще в 1990–е, когда администрация президента Клинтона решила реализовать программу доступного жилья по–американски. Не то чтобы в США к этому моменту не был решен квартирный вопрос — в смысле количества построенных квадратных метров на человека они впереди всех развитых стран, жилья там много, на любой вкус и достаток.
Проблема заключается в том, что достаток у американцев разный, и даже очень. Уровень социального расслоения в США вполне сопоставим с его уровнем в России. Более высокие доходы американцев здесь ни при чем. Как замечал философ Эмиль Фаге, люди "страдают в действительности лишь при виде чужого счастья, несчастье бедных в этом и состоит". Что могло сделать правительство в Вашингтоне, чтобы избавить их от страданий при созерцании чужого достатка, в первую очередь жилищного?
Вполне логичным выглядело решение обеспечить каждую американскую семью — нет, не однокомнатной квартирой в 30–этажке на окраине мегаполиса, а собственным домом, с двумя этажами и тремя спальнями. Оставалось ответить на вопрос — как сделать так, чтобы рядовой американец, даже самый небогатый, мог позволить себе его приобрести. Кроме того, рассуждало правительство, рост жилищного рынка — это рост спроса на труд строителей, на "товары для дома", а также на автомобили и дороги (до новых кварталов надо как–то добираться).
Американский президент не может приказать банкам снизить ипотечную ставку или передать своим друзьям государственные подряды на строительство доступного жилья где–нибудь в пустыне Невада. Но он может предложить Конгрессу скорректировать законы, определяющие минимальный уровень требований к ипотечным заемщикам. Это и было сделано в 1997 году, когда был изменен Community Reinvestment Act, действовавший на протяжении предыдущих 20 лет. Практически одновременно был отменен Закон Гласса — Стиголла 1933 года, требовавший разделения деятельности коммерческих банков, привлекающих депозиты, и инвестиционных банков, занимающихся рискованными инвестициями.
Другими словами, банкиры получили под свое управление гораздо больший объем средств, чем раньше. Теперь оставалось найти решение — как сделать так, чтобы эти деньги вкладчиков, пенсионных и инвестиционных фондов оказались в руках потенциальных покупателей домов и отправились дальше — на жилищный и строительный рынки.
И вот тут началось самое интересное. Кредитные брокеры, договорившись с банкирами, предложили купить дома тем, кто ранее не мог даже задуматься о покупке собственного жилья. Выглядело это примерно так.
Смит и кредитные брокеры
Не хочешь ли ты купить дом? У меня нет денег, отвечал Джон Смит, да и с работой не очень. Ерунда, говорили кредитные брокеры, тебе вообще не надо платить. Просто оформи кредит с плавающей ставкой, которая зависит от стоимости твоего дома на рынке, и заезжай хоть завтра в новое жилье. Вот дом за сто тысяч долларов, и он твой, надо только подписать договор здесь и здесь.
Спасибо, парни, отнекивался Джон Смит, но я не понимаю, в чем ваш интерес. Смотри сюда, объясняли кредитные брокеры, если завтра сто тысяч парней, как ты, захотят въехать в такие дома, то спрос опередит предложение, и они подорожают, хотя бы на 10% в год. Через пару лет оценим твой дом уже в 123 тыс. и выдадим тебе новый кредит на эту сумму. Из этих денег будет полностью погашен первый кредит, 10 тыс. закроют процентные платежи, еще 10 останется тебе как плата за твою сообразительность. А 3 тыс. — это наша комиссия на операции. А потом схему можем повторить.
А если мой дом подешевеет, ставка по кредиту вырастет, сомневался Смит. С какой стати он может подешеветь — все хотят въехать в новые дома, пока их будут строить, цена может только расти, убеждали брокеры.
А если я не смогу платить, продолжал упираться Смит. Почему вы верите, что верну кредит?
А нам и не надо верить, могли бы ответить кредитные брокеры. Если мы выдадим ипотечные кредиты миллиону таких парней, то обязательства по ним объединим в один большой пакет в сто миллиардов долларов и даже больше. Потом выпустим облигации, по которым этот пакет будет служить обеспечением. Если Джон Смит платит по ипотеке хотя бы 5% в год, то инвестору мы можем предложить 4% в год — отличный доход. Разница в 1% со 100 млрд — это очень хорошие деньги для нескольких умных брокеров вроде нас.
Без видимого риска
Мы ничем не рискуем, рассуждали кредитные брокеры. Шанс на то, что конкретный Джон Смит потеряет работу и не сможет платить, сравнительно велик. Но шанс, что миллион Джонов Смитов одновременно станут безработными, сравнительно ничтожен. Ну в крайнем случае выселим должника из нового дома, продадим его и поделим деньги. Все останутся при своих. Тем паче, что с точки зрения здравого смысла вся операция — просто инвестиция в недвижимость, при которой Джон Смит был фактическим посредником банкиров в этом деле, а никаким не собственником жилья. (Но этого ему, конечно, не объясняли.)
И Джон Смит соглашался на выгодную сделку. Его согласие (и согласие миллионов таких, как он) обернулось тем, что доля некачественных ипотечных кредитов (sub–prime loans) в общей сумме ипотечных кредитов в США выросла с 5% в 1998–м до 30% в 2008 году. Почти треть ипотечного рынка составляли кредиты условных Джонов Смитов, которые при других обстоятельствах никогда бы их не получили.
Но внешне ничего не предвещало грядущей бури. Стоимость жилья действительно росла, и его владельцы верили, что этот рост навсегда. Джон Смит радовался жизни в новом доме и тратил деньги легче, чем когда–либо. Но если в прежние времена транжирство миллионов Смитов могло бы спровоцировать инфляцию, то сейчас желание покупать много и дешево удовлетворялось потоком товаров из Китая. Там тоже все были довольны — чем больше спрос, тем быстрее растет китайская экономика.
Можно ли было предсказать, что "ипотечный" двигатель экономики даст сбой? Кризис предсказывали многие, но нужны не слова, а доказательства с цифрами. А вот с цифрами не получалось. Уже в 2017 году американский экономист Андрей Шлейфер обнародовал результаты исследования статистики по разным отраслям американской промышленности за 1926–2014 годы и зарубежных рынков в 1985–2014 годах. Вывод был однозначный — рост цен на активы сам по себе не помогает предсказывать финансовые кризисы, хотя из этого правила возможны исключения.
Проницательные люди
Но нашлись люди, которые сумели не просто предсказать кризис, а заработать на нем сотни миллионов долларов. Несколько управляющих инвестиционными фондами приобрели credit default swap, страховки от кредитного дефолта, то есть от "неспособности заемщика выплатить долги". Предельно упрощая, можно сказать, что, купив credit default swap, они сделали ставку на вероятность невероятного — краха всего американского рынка ипотеки. Потому что были уверены, что рынок перегрет, переоценен и в какой–то момент обязательно должен рухнуть. И выиграли, став мультимиллионерами и обогатив своих инвесторов.
Логика их действий базировалась на понимании механизмов поведенческой экономики. Необязательно, говорили они, чтобы все Джоны Смиты отказались платить по долгам за ипотеку. Вероятность этого действительно близка к нулю. Но высока вероятность того, что часть "плохих заемщиков" не сможет обслуживать кредиты и их дома, вполне естественно, выставят на продажу. Если рынок перегрет, он воспримет появление избыточного предложения как сигнал к остановке цен.
Как сработает такой механизм? Больше домов на рынке, меньше покупателей, ниже цены на дома, ниже стоимость залогов, а значит, ваши обеспечения по пакетам облигаций уже не кажутся инвесторам достаточными — и все может рухнуть. Достаточно, чтобы какая–то статистически значимая часть заемщиков (в реальности — 8%) в некий момент времени оказалась неспособной выполнять свои обязательства. И их дома, выставленные на продажу, спровоцировали обвал всего рынка недвижимости.
В самом деле, главным индикатором, предсказавшим кризис на ипотечном рынке США, оказались индексы цен на жилую недвижимость соответственно в 10 и 20 крупнейших американских городах, разработанные агентством S&P вместе с экономистом Робертом Шиллером.
В июне 2006 года индексы Composite–10 и Composite–20 достигли своих максимальных значений. После этого они начали снижение, продолжавшееся до апреля 2009 года. За это время Composite–10 снизился на 33,5%, Composite–20 — на 32,5%. Именно на период обвала индексов пришлись банкротство или санация крупнейших американских инвестиционных банков и ипотечных агентств, так или иначе участвовавших в процессе ипотечного кредитования.
Негативные выводы из невыученного урока
Для России спад американского финансового рынка обернулся снижением цен на нефть, за которым последовал стремительный обвал рубля в ноябре 2008 года. Сначала власти пытались удерживать его курс, расходуя золотовалютные резервы, но потом избрали другую стратегию — были проиндексированы пенсии и выплаты бюджетникам, а также оказана широкомасштабная помощь финансовой и промышленной олигархии — тут–то и пригодились резервные фонды, сформированные Алексеем Кудриным в нулевые годы нефтяного изобилия.
Благодаря предоставленной государством ликвидности финансовая система России устояла, хотя спад экономики оказался более существенным, чем в мире.
Но именно кризис привел к очень негативным изменениям в экономической политике страны. Власть окончательно уверовала, что рост доходов граждан — не всех, а только тех, кто принадлежит к непривилегированным сословиям, — есть зло для экономической и политической системы.
Зло, потому что это порождает в гражданах завышенные представления об их собственной экономической значимости, соответственно, если что–то пойдет не так, удовлетворить их ожидания властям будет труднее.
Отсюда сделан вывод — чтобы система могла противостоять кризисам, денег у граждан должно быть меньше.
Следуя логике властей, доходы граждан — это убытки системы. Плоды такого начальственного рассуждения мы сейчас и пожинаем.