Еще недавно в такие дни (22 июня) выходили сугубо военные фильмы — как "Брестская крепость" Александра Котта. А тут — человеческая драма. Советская Литва, 1950–е годы — никто не забыт, ничто не забыто, все против всех. У всех свои счеты и память о расстрелянных, замученных родственниках. На этом фоне продолжается болезненный и даже, можно сказать, смертельный роман — между литовской девушкой Лаймой (Юлия Пересильд) и еврейским юношей Максом (Риналь Мухаметов).
По меркам современного российского мейнстрима это — смелое кино (созданное, кстати, при поддержке Минкульта). По западным меркам — актуальное: на тему "личность и тоталитаризм". Драматизм, неоднозначность характеров, все люди тут — песчинки, заложники большой политики и большой войны. Полицай, ответственный за смерть сотен невинных людей, укрывает в своем доме еврейского мальчика. Потом все поменяется: бывший полицай будет украдкой пробираться в город, чтобы увидеть свою внучку.
Все вроде бы тут есть, все сложно, все учтено. Но, видимо, проблема именно в этом — что тут есть все, что нужно в таком кино. В этой связи уже приходилось писать о фильме "Жена смотрителя зоопарка" Ники Каро (2017): правдивая история о семье, спасавшей бежавших из варшавского гетто евреев. Поразительная история, но оттого, что на тему холокоста созданы уже сотни фильмов, восприятие притупляется. Вот и тут: невозможно привыкнуть к ужасному, но даже кино об ужасном, к сожалению, не может обойтись без штампов.
Может быть, проблема в том, что у героев слишком много обязанностей?.. Как это часто бывает в российском кино, у нас никак не могут рассказать частную историю — обязательно в судьбах героев должны отражаться большие величины. Наш режиссер всегда рассказывает историю не от себя, а от лица истории, государства, поколения. Где–то на середине фильма ты отмечаешь концентрацию трагических обстоятельств, в которых герои оказываются. А потом — и ужасных совпадений, случайностей, знаков судьбы. Мы понимаем, что это закон жанра, что по–другому нельзя, но это и есть самое плохое. Вместо того чтобы сочувствовать героям, мы невольно занимаемся подсчетом того, чтобы горя было поровну — нам ведь обещали в начале фильма, что у каждого тут своя правда (в данном случае у "советов" и "лесных братьев"). И вот мы ведем учет горя — вместо того чтобы сочувствовать.
В странном положении оказался российский режиссер сегодня. Снимая кино на государственные деньги, он должен, видимо, соблюдать негласный идеологический дресс–код. В фильме обязательно должны быть представлены спецслужбы — неважно, в каком свете, но обязательно в главных ролях. Должна быть невиданная история любви, утрированная и совершенно, в сущности, водевильная, наотмашь, навзрыд. Наконец, всегда должна быть отмечена роль власти — как когда–то роль партии — в жизни простого человека. Власть может быть ужасна и безжалостна, но все равно, говорят нам, без нее никак.
Чрезвычайно трудно совместить этот обет с тем, что режиссер хотел сказать "от себя": что любое тоталитарное государство — враг человека. И, даже говоря это, он должен все время оговариваться, что все–таки бывает зло необходимое или неабсолютное — имея в виду, конечно же, советскую власть. Из–за этих оговорок российское кино всегда путанное, со сбивающимся дыханием, нервно оглядывающееся через плечо, как турист перед отъездом: ничего ли не забыл?.. Естественно, в таком состоянии невозможно рассказать историю, а можно только сбивчиво повторять про себя маршрут поездки.
