"ДП" провел первую на Северо-Западе России конференцию "Банкротство-2017"

Ксения Куликова, юрист "Пепеляев групп"

Усиление персональной ответственности руководителей и собственников бизнеса является устойчивой тенденцией законодательства последних лет. Одним из актуальных проявлений этого тренда стало изменение норм о субсидиарной ответственности при банкротстве, произошедшее в 2016 году. Среди изменений можно выделить три концептуальных.

Во–первых, расширено понятие контролирующего лица. Кроме директора или учредителя к контролирующим отнесены лица, способные оказывать влияние на руководителя и топ–менеджмент в силу родства или свойства либо должностного положения. Это дополнение было попыткой решить проблему ответственности номинальных директоров, при которой настоящий выгодоприобретатель незаконного вывода активов банкрота оставался вне зоны действия закона. У кредиторов появилась возможность возложить ответственность на непосредственных виновников банкротства компании, даже если они де–юре с ней не связаны.

Второе изменение состоит в возможности предъявления требования кредитором к бенефициару не только во время рассмотрения дела о банкротстве юрлица (как было ранее), но и без него. С июля 2017 года это станет возможным также в случае возвращения судом заявления о банкротстве или прекращения производства по делу о банкротстве в связи с отсутствием средств на процедуру, а также в течение 3 лет с момента завершения конкурсного производства и ликвидации организации.

Ранее законодательная возможность привлечения контролирующих лиц к ответственности вне банкротства отсутствовала, но при этом в судах общей юрисдикции существовала устойчивая практика перенесения на руководителей налоговых долгов организаций.

Внесенные изменения в закон о банкротстве исключают впредь рассмотрение данных споров судами общей юрисдикции, поскольку установлена подведомственность таких споров арбитражным судам. Это повышает шансы добросовестных руководителей доказать отсутствие оснований для возложения на них ответственности.

Позитивным является получение коммерческими кредиторами равных возможностей с налоговыми органами по заявлению требований вне банкротства.

Впрочем, практика взыскания налоговых долгов компаний с руководителей и учредителей не прекратится. С начала 2017 года налоговые органы получили право взыскивать долги фирм с физлиц в общем налоговом порядке, если на них переводилась выручка или другие активы. Здесь возникает проблема соотношения налогового порядка взыскания долгов компании с контролирующего лица и порядка, предусмотренного законом о банкротстве.

Во–первых, предъявление требований в налоговом порядке при банкротстве повлечет преимущественное удовлетворение налогового органа. Во–вторых, возникает риск двойного взыскания, поскольку формально правовые основания различны, дела подлежат рассмотрению разными судами, предмет доказывания тоже не совпадает. Но по существу речь идет об одной и той же задолженности юрлица.

Третье изменение — новая возможность распределять взыскиваемую с контролирующих лиц сумму напрямую между кредиторами. Нововведение позволит решить одну из самых больших проблем — преодоление ответственности в результате продажи требования к контролирующему лицу из конкурсной массы за копейки в сравнении с суммой взыскания. Каждый кредитор будет вправе сам распоряжаться своим требованием, что повысит заинтересованность кредиторов.

Валерий Петров, главный специалист-эксперт отдела правового обеспечения и контроля (надзора) в сфере СРО Управления Росреестра по ЛО

Самый болезненный вид ответственности арбитражного управляющего — административная. Любое нарушение закона о банкротстве влечет ответственность по статье АК. А там недавно изменились санкции, и сегодня мы имеем от предупреждения до дисквалификации. В 2016 году у нас половина наших протоколов, которые были направлены в суды, были рассмотрены, и суд не применил никакого наказания, а применил ст. 2.9 — малозначительность. В Башкортостане было 16 дисквалификаций, а у нас — одна. Арбитражные управляющие кивают головами: действительно, за что нас наказывать? Подумаешь, пропустил какой–то срок, ну и что?

Росреестр — пугало для управляющих. Должники и кредиторы пишут нам жалобы по малейшему поводу, выискивая нарушения. Когда у него одна процедура, он может уследить и не допускать никаких нарушений. А если их 10? Он, конечно, может нанять 10 помощников, но помощник помощнику рознь. Пользуются этим и должники, и кредиторы — направляют свои жалобы. Мы вынуждены реагировать. В старой редакции закон позволял самостоятельно выносить постановление об административном правонарушении. Сейчас можем только составить протокол. Если бы могли, мы и сами бы применяли норму о малозначительности. Потому что нарушение в 1–2 дня сроков публикации ничьих прав не затрагивает. А в данном случае мы вынуждены заниматься составлением протоколов и направлением их в суд. Эта наша техническая функция используется кредиторами. Был пример: в одной процедуре не перешли из стадии наблюдения в стадию конкурсного производства, решили предприятие сохранить. А банк, который заинтересован получить свои 10–12 млн рублей здесь и сейчас, завалил жалобами все инстанции. Ему не важна судьба людей, предприятий.

Павел Червяков, начальник отдела по надзору за исполнением законодательства в социальной сфере Прокуратуры Петербурга

Все организации–банкроты, имеющие долги по заработной плате, находятся на контроле прокуратуры города. Мы постоянно заслушиваем районных прокуроров и требуем от них полной информации по банкротным предприятиям. Поэтому я призываю взаимодействовать с районными прокурорами, давать им полную картину по процедуре. Если мы видим противодействие, мы вынуждены направлять материалы в полицию и в Росреестр для принятия решений. Впрочем, таких управляющих, которые противодействуют проведению проверок, немного, но они есть. И есть успешная практика привлечения их к ответственности.

Алексей Дендеберов, заместитель начальника 6-го отедал следственной части ГСУ ГУ МВД России по СПб и ЛО

Практика по уголовным делам о преднамеренном и фиктивном банкротстве крайне мала. За 2016 год у нас было всего 11 таких дел, в суд с обвинительным заключением передано лишь два. Почему? В первую очередь из–за крайне затрудненного доказывания. Из закона не ясно, какие документы, какие иные доказательства нужны для признания вины по этим статьям.

Алексей Юхнин, директор по развитию проектов группы "Интерфакс", руководитель проекта "Федресурс"

Начиная с марта–апреля 2016 года количество дел о банкротстве граждан стремительно растет. Если говорить по декабрю 2016 года, на тот момент признано банкротами 1200 компаний и 2400 граждан. То есть количество граждан вдвое больше, чем компаний. В прессе сегодня обсуждается: мол, управляющие хотят банкротить заводы и не хотят банкротить граждан, потому что им мало денег. Статистика говорит обратное. Более детально мы сказать не можем, потому что не видим, какое количество дел зависло в судах по причине того, что арбитражного управляющего не нашли. Но пока мы видим, что проблема скорее надуманная.

Еще любопытная статистика: в 2016 году в банкротстве находилось около 39 тыс. компаний. Из них большая часть — строительство и розничная торговля. С торговлей все понятно: падение спроса. Со стройкой тоже: она кредитовалась с двух сторон — и гражданами, которые приобретают жилье, и банками.

Если посмотреть на находящихся сейчас в активных фазах банкротства юрлиц, то 74% из них — это конкурсное производство, еще 24% — наблюдение. Финансовое оздоровление и внешнее управление вместе дают 1%. Это подтверждает вывод, что законодательство о банкротстве имеет яркую ликвидационную направленность. Если же мы посмотрим, кто находится в банкротстве, то увидим, в чем истинная причина этого. Ведь бессмысленно восстанавливать платежеспособность компании, у которой активы малы. По моим оценкам, если процедура стоит около 2 млн рублей, то активы должны в 3–4 раза превышать эту стоимость. То есть компания должна обладать имуществом на 8–10 млн рублей. Что мы видим в реальности? По данным 2015 года, 73% компаний погасили требования кредиторов на 0 рублей. В 2016 году — 71%. Если говорить о гражданах, то здесь еще более печально: 84% отдали кредиторам 0 рублей. То есть мы видим, что в ликвидационной направленности банкротства виновато не законодательство. Точнее, оно тоже виновато, но в ином смысле: в том, что оно не позволяет и не стимулирует как можно раньше подавать заявление о банкротстве.

А теперь самое интересное. Сегодня мы видим, что на первых и вторых торгах продается порядка 8% активов, остальные — на публичном предложении. Средний дисконт по 2016 году — 77%. Это скидка с начальной цены публичного предложения. Не потому ли это так, что сама процедура как механизм не рассматривается ни должниками, ни кредиторами как способ погашения долга?

Егор Мушкетов, начальник управления контроля торгов органов власти УФАС по СПб

Административная ответственность по линии ФАС может наступить как для должностных, так и для юридических лиц. Конкурсный управляющий — должностное лицо. Самое распространенное нарушение сегодня — это неуказание характеристик имущества, выставляемого на торги. Из последней практики: управляющий Елисоветский опубликовал объявление, в состав лота входили 53 единицы оборудования. Какого — не указано. Такие вещи недопустимы.

Еще по составу лотов: в одном лоте указывалось право аренды земельного участка и два автомобиля. Ну совсем разные рынки, и включать их в один лот нецелесообразно. Автомобили гражданские, продавать их нужно отдельным лотом. Есть практика по внесению в положение о торгах фразы, что организатор торгов может отказаться от проведения торгов в любой момент без объяснения причин.

Указанная позиция также не поддерживается ФАС. Закон не содержит нормы, позволяющей так отменять торги. Учитывая особенности конкурсного производства, в том числе решения комитета кредиторов, отмена допустима, но она должна быть разъяснена и опубликована во всех источниках информации. И она должна быть осуществлена до окончания подачи заявок, а не когда уже поданы заявки на публичное предложение и кого–то что–то не устраивает.

Татьяна Грушко, заместитель директора управления по работе с проблемными активами СЗБ Сбербанка России

В своей практике мы встречали разные варианты лотирования имущества банкротов при выставлении на торги, и смешивание автомобилей с участками — это не самый вопиющий случай. Нередко недвижимость продают отдельно от инженерных сетей. При лотировании надо просто взвешенно к этому вопросу подходить, включать здравый смысл. Если в конкурсной массе разных юридических лиц должника есть единый производственный цикл, то целесообразно синхронизировать эти торги, чтобы от разных юридических лиц единый производственный цикл продавался одновременно. Есть известные описанные неоднократно технологические ловушки. Нужно смотреть, какую роль играет тот или иной лот при торгах, чтобы не попасть в ситуацию, когда дешевый лот продался раньше всех, а потом все остальное невозможно продать без этого недорогого лота, и покупатель этого лота демпингует по цене, выкупая дорогостоящий объект.

В отношении застройщиков, которые попали в процедуры банкротства у нас, было принято решение создать кооператив и передать недостроенные объекты ему. Была ситуация, когда решили достроить дом в конкурсной массе, но, по сути, строить ничего не пришлось: все строительные работы были сделаны, нам осталась документальная регистрация объекта. Другой раз в банкротство попал коттеджный поселок, и нераспроданные участки как раз и составляли конкурсную массу. Весь актив был обременен залогом банка, и при реализации организатором торгов назначили арбитражного управляющего, а ему разрешили привлекать риелтора. Установили предельную величину агентского вознаграждения — и имущество было реализовано. Была ситуация, когда в конкурсной массе был участок, максимально эффективное использование которого — под жилую застройку. С известным девелопером мы выстроили следующую тактику: он у нас приобрел право требования к должнику, став залоговым кредитором имущества, и сам же выкупил его с торгов. Сейчас дом там уже построен, идут активные продажи.

Есть незавершенная процедура реализации аналогичного земельного участка — там ситуация сложнее. Девелоперы, с которыми мы встречались, либо предлагали слишком маленькую сумму выкупа, либо давали рыночную цену, но не деньгами, а площадями. Что в процедуре банкротства невозможно. Тогда мы с девелопером создали SPV–компанию, на нее уступили долг, обеспеченный залогом участка, после несостоявшихся вторых торгов этот участок был принят в собственность этой компании, и дальше началась работа по небанкротному освоению этого актива.

Александра Улезко, старший юрист корпоративной практики "Качкин и партнеры"

В своем докладе я попыталась собрать воедино арсенал средств, которыми располагает кредитор–миноритарий. Первая задача, которая стоит перед ним, — это получение информации о должнике, без которой невозможно выбрать эффективную тактику в процедуре банкротства. Но в период между собраниями кредиторов такую информацию получить довольно трудно. В кассациях Северо–Запада и многих других округов сегодня сформирована позиция, согласно которой арбитражный управляющий не обязан направлять отдельным кредиторам копии документов. Ознакомиться с документами о деятельности должника проще всего в рамках подготовки управляющим проведения собрания кредиторов, ведь закон обязывает его заблаговременно знакомить кредиторов с материалами, предоставляемыми собранию.

Временный управляющий к своему отчету к первому собранию по закону должен приложить заключения о финансовом состоянии должника и об основаниях для оспаривания сделок, а также, согласно приказу Минюста, документы, подтверждающие сведения, изложенные в отчете. Если документы не приложены, это нарушение закона о банкротстве, что подтвердил и ВС РФ. Второе оружие в руках миноритарного кредитора — оспаривание сделок. Право на подачу такого заявления предоставлено реестровому кредитору с требованиями, размер которых превышает 10% всей реестровой задолженности, не считая требований кредитора, в отношении которого сделка оспаривается. Этот порог в 10%, как отметил ВС РФ в мае 2016 года, должен пресечь бессмысленный гринмейл со стороны мелких кредиторов. Но при этом ВС РФ специально указал, что миноритарии могут объединять требования в единые пулы, превышающие 10%.

Если этот порог непреодолим, за кредитором остается право обращаться с требованием об оспаривании сделок к конкурсному управляющему, а в случае его отказа или бездействия — жаловаться на него в суд. Такой механизм введен ВАС РФ в 2010 году. Бездействие управляющего может быть признано незаконным, если он не проанализировал убедительность аргументов кредитора либо если обнаружены признаки недействительности сделки, которые добросовестный управляющий должен был обнаружить сам. ВС РФ определил, что действия управляющего признаются незаконными, если он не выявил признаки недействительной сделки и не стал ее оспаривать без требования кредитора.

За кредитором независимо от суммы его требования закон закрепил также право ходатайствовать о назначении экспертизы для выявления признаков преднамеренного или фиктивного банкротства. Если из отчета временного управляющего нельзя установить, на основании каких документов сделан вывод об отсутствии таких признаков, их поиск можно поручить эксперту. Также миноритарный кредитор может оспаривать судебные акты, принимаемые в отношении должника вне рамок дела о банкротстве: в первую очередь те, на основании которых кредиторы заявляются в реестр. Предоставлено кредиторам вне зависимости от размера их требований и право обращаться в суд с заявлениями о привлечении контролирующих должника лиц к субсидиарной ответственности.

Практика показывает, что лучшим способом для взламывания любой схемы должника является возбуждение уголовного дела и принятие в отношении бенефициара должника меры пресечения.

Наталья Шатихина, доцент кафедры уголовного права юрфака СПбГУ, к.ю.н., управляющий партнер CLC

С давних пор и до последнего времени в банкротном мире бытовала формула, что легче всего получить удовлетворение своих требований самым мелким и самым, так сказать, ароматным кредиторам. Действительно, самые мелкие кредиторы, которым должны были 200–300 тыс. рублей, но которые бегали, оспаривали каждый чих арбитражного управляющего, однажды просто получали предложение о выкупе их требования от третьего лица. Потому что управляющий, устав от такого назойливого кредитора, шел к своему неофициальному контрагенту и говорил: выкупи ты этот должок, а то достал он меня.

Но сегодня мы видим обратную ситуацию: выгоднее отдать долг крупному кредитору–банку, чтобы он защитил тебя от остальных. Потому что самое страшное оружие кредитора — это уголовное преследование. И именно банк является той структурой, которая — исключительно из соображений собственной выгоды — способна нейтрализовать и действительно на практике нейтрализует попытки других кредиторов запустить уголовно–правовой механизм.

Если же такой защиты у должника нет, то возбудить против него уголовное дело сегодня очень легко. Меня тут спрашивали: какие действия менеджмента компании в случае ее банкротства могут быть использованы правоохранительными органами для возбуждения уголовного дела? Так вот, я не знаю такого действия менеджмента компании, за которое правоохранительные органы не смогли бы возбудить уголовное дело. В России бизнес устроен так, что посиди 3 дня над счетами и бухгалтерией любой компании — и обязательно найдешь формальный состав экономического преступления. А то и несколько.

Сергей Бакешин, старший юрист Maxima Legal

Простое перечисление схем и тактик банкротства было бы бессмысленным, их все знают. Сегодня интереснее их классификация. Я предлагаю сделать ее исходя из двух категорий: время и деньги. Есть процедуры, которые нужно (нужно должнику, если исходить из активной его позиции в процессе своего банкротства) провести максимально быстро, и есть процедуры, которые нужно тянуть максимально долго. Также есть должники с деньгами и должники с критически ограниченным их количеством — от этого тоже зависит, какую тактику они будут использовать. Первый вариант — назовем его захватом — характерен тем, что у должника есть имущество. Кредитор видит актив у должника, но не видит желания платить по долгам. Ему нужно молниеносно вводить процедуру банкротства с целью получения этого актива под контроль. На месте кредитора может быть и сам должник, который стремится побыстрее вывести свои активы в новую компанию, не расплачиваясь по долгам старой.

Если у должника уже нет денег и активов и он не ожидает их появления, для него самым логичным будет максимально быстрое проведение процедуры конкурсного производства и ее завершение ликвидацией должника. Я такое банкротство условно назвал эвтаназией: юрлицо максимально безболезненно хоронится со всеми проблемами и невзгодами.

Третий вариант, который я назвал отсрочкой, характерен для процедур, в которых у должника нет денег или есть, но нет желания их сразу тратить на погашение долгов. Примером реализации такой схемы можно считать случаи, когда максимально долго не вводится наблюдение. Длится и длится этап рассмотрения обоснованности заявлений. К должнику поступают новые и новые заявления, они рассматриваются в очередности, рассматриваются достаточно долго. Среди контрагентов моих клиентов есть компания, в отношении которой дело о банкротстве возбуждено больше года назад, но процедура наблюдения до сих пор не введена. Уже поступило 30–е заявление, а рассмотрены три–четыре первых. Рассмотрение каждого завершается погашением требования (они все небольшие). Порой кредиторы сами выступают инициаторами: подают заявление о банкротстве должника, чтобы понудить его расплатиться, а не с целью запуска полноценной процедуры. Следует оговориться, что эта схема специфична и в практике встречается редко: не так много есть компаний, способных вести нормальную деятельность в ситуации, когда против них поданы десятки заявлений о банкротстве.

Последнюю схему, с которой мы сталкивались, я назвал реанимацией. Когда у должника есть имущество, которое приносит кеш–флоу и он хочет затянуть процедуру. Рано или поздно оно будет потеряно: продано с торгов или оставлено кредитором за собой, но пока оно находится под контролем должника, тот продолжает работать, использовать это имущество, получать за него деньги. В итоге постепенно у должника аккумулируются определенные запасы денежных средств, которые могут быть использованы в том числе для выкупа у кредиторов.

Андрей Бровин, арбитражный управляющий

Я бы хотел сместить акцент и рассмотреть институт банкротства как инструмент, применимый в нормальной хозяйственной деятельности предприятия. Закон о банкротстве можно использовать не только по его прямому, так сказать, назначению: удовлетворение требований кредиторов, баланс интересов должник — кредитор — общество и так далее. Есть и другие варианты, вполне законные и, более того, разумные.

На мой взгляд, единственный инструмент, который работает и развивается, — каникулы. Предприятие трудится, имеет какую–то долговую нагрузку, определенный финансовый результат. По каким–то причинам — ошибки менеджмента, сезонный бизнес, макроэкономическая ситуация — предприятие проваливается. И у него есть возможность получить передышку, введя банкротство в усеченной форме, я имею в виду процедуру наблюдения. Мы все с вами раз в год ездим в отпуск. Целый год работаем, потом 2–3 недели отдыхаем, набираемся сил и снова возвращаемся на рабочее место. Так и здесь: устало предприятие, перешло в процедуру наблюдения, подышало, перестроило финансовые, стратегические, производственные планы — и начало работу дальше. Это инструмент, который используется.

Приведу еще пример: зарабатывание в процедуре банкротства. Мы все владеем опытом, когда третьи лица в своих интересах выкупают права требования в процедуре банкротства. Если это происходит в интересах должника, то таковой, выкупая права требования с дисконтом, фактически получает доход на сумму этого дисконта. И потом, выйдя из процедуры, предприятие продолжает жить либо с нулевой, либо с сильно уменьшенной кредитной нагрузкой. И это хорошо: все стороны получили то, что хотели. Кредиторы — деньги с дисконтом, но это их выбор. А предприятие продолжило работу.

Анна Волынец, адвокат, старший юрист "Прайм Эдвайс"

Сделки с предпочтением по ст. 61.3 составляют основной массив сделок, которые оспариваются по спецоснованиям при банкротстве банков. Закон устанавливает дополнительные презумпции, которые облегчают процесс доказывания. Дел об оспаривании подозрительных сделок по ст. 61.2 закона о банкротстве гораздо меньше.

Особенность оспаривания сделок при банкротстве банков состоит в том, что по спецоснованиям оспаривание возможно не только на стадии конкурсного производства, но и на стадии санации, когда принимаются меры по финансовому оздоровлению банка, но нет дела о банкротстве в обычном понимании. Появляются и дополнительные "субъекты" оспаривания сделки: это временная администрация, а также АСВ, если утвержден план участия АСВ в осуществлении мер по предупреждению банкротства.

Первый кейс — это дело "Тепляков против Татфондбанка". По существующей процедуре отбора санатором банка "Советский" был выбран Татфондбанк. В рамках санации была проведена допэмиссия, и в итоге Татфондбанк получил пакет акций 99,999% банка "Советский". Еще одной мерой санации стало предоставление банку "Советский" займа в размере 10 млрд рублей от АСВ на 10 лет под 0,51% годовых. После того как Татфондбанк стал мажоритарием "Советского", тот выдает ему межбанковский кредит 14,8 млрд рублей.

Сделку межбанковского кредита оспорил бывший крупный, а теперь уже миноритарный акционер господин Тепляков. Суд первой инстанции поосторожничал, признал сделку недействительной как сделку с заинтересованностью, совершенную без необходимого одобрения, но не стал делать вывод о ничтожности сделки по ст. 10 ГК РФ. Хотя все обстоятельства, которые ему требовались для этого, он установил. Суд указал, например, что Татфондбанк находится в списке заемщиков со спекулятивным рейтингом, что в общем пуле займов, которые привлечены Татфондбанком, доля банка "Советский" составляет 58%. У Татфондбанка были и другие кредитные линии, но он предпочел получить кредит у общества, которое ему полностью подконтрольно. Апелляция поступила смелее и признала сделку ничтожной по ст. 10 как совершенную при злоупотреблении правом со стороны Татфондбанка, который использовал зависимое положение банка "Советский" исключительно с целью получения собственной выгоды и в ущерб банку "Советский".

Риторический вопрос: почему АСВ не оспорило эту сделку по ст. 10 ГК или по ст. 61.2 закона о банкротстве? А самое главное, что вывод судов о риске невозврата этого кредита был реализован, потому что в Татфондбанке введена временная администрация. Сейчас идут дискуссии, а не стоило ли суду пойти еще дальше и признать эту сделку недействительной по ст. 168 ГК как сделку, посягающую на публичные интересы. Думаю, признание сделки недействительной как сделки "со злоупотреблением" по ст. 10 достаточно. Посмотрим, что скажет кассация. И конечно, чем замечателен этот кейс: он стал лакмусовой бумажкой, которая показывает, что что–то не так происходит с процедурой санации банков.

Владимир Полуянов, партнер "Апелляционного центра"

У нас две процедуры банкротства граждан, и обе не типовые. Из особенностей можно выделить прежде всего включение требований кредиторов в реестр. Повышенные стандарты доказывания, применяемые в делах о банкротстве, очень помогают должникам против настоящих кредиторов. Часто встречающееся у граждан оформление сделок "на коленке" с опечатками, согласованием половины договоренностей "на словах" и сделки с наличными, происхождение которых афишировать никто не готов, приводит к тому, что от некоторых своих обязательств должник освобождается уже на данном этапе.

Другой момент — появление уголовно–процессуального элемента. Долги одного из наших банкротов в основном представляют убытки, причиненные кредитору–потерпевшему. Увы, мы обнаружили, что арбитражный суд не хочет предметно разбираться с уголовно–процессуальными особенностями. Пока рассмотрено только одно из двух таких требований в первой инстанции, но уже видно, что арбитражному суду сложно оценивать значимость приговора, который был постановлен в особом порядке (без оценки и исследования доказательств), и суд предпочитает расценивать фабулу обвинения как факт.

Коллизию с УПК мы наблюдаем и в вопросе формирования конкурсной массы. Ни уголовный суд, ни Росреестр не признают правила закона о погашении всех обременений имущества банкротов применительно к арестам, наложенным на это имущество в рамках уголовного дела.

Правила об определении порядка продажи имущества должников тоже неоднозначны. Закон отнес его к альтернативной компетенции либо суда, либо собрания кредиторов. На практике это правило повлекло ряд споров, дублирующих друг друга по одному и тому же вопросу. Оценка имущества должника отнесена к исключительному праву финуправляющего, спорить с которым вправе лишь конкурсные кредиторы. Те кредиторы, заявления которых еще не рассмотрены, этой возможности лишены. Правда, в одном из кейсов суд подошел к правам заявивших требования кредиторов расширительно и допустил их активное участие в таком споре.

Елена Груздева, начальник отедал по контролю и надзору в сфере СРО управления Росреестра по Петербургу

.

О наболевшем. Сегодня профессия арбитражного управляющего сложная, запутанная и опасная. В рамках процедуры банкротства он идет по острию ножа: ведь он уязвим как для кредитора, так и для должника. В нашем управлении были ситуации, когда управляющий, действуя добросовестно и разумно, оспаривая сделки, привлекая к субсидиарной ответственности, тут же получает шквал жалоб в Росреестр. Потому что лицо, в отношении которого сделка оспаривается, что–то не устраивает. И тут начинается мониторинг всех процедур этого управляющего. А если процедур несколько, всегда можно хоть в одной найти какое–то основание для жалобы. И сегодня, анализируя все жалобы, поступающие к нам, мы ни одной серьезной, интересной не видим. Из ста, может быть, одна.

В основном все жалуются на задержки публикации в ЕФРСБ. И практика складывается не в пользу управляющих: ведь установить отсутствие вины тут практически невозможно. Поэтому я прошу всех арбитражных управляющих: если идет какой–то сбой при оплате услуг ЕФРСБ, обязательно оставляйте скриншоты страниц. Чтобы иметь возможность оправдаться. Потому что это потенциально или штраф, или дисквалификация. У многих арбитражных управляющих сегодня целые дорожные карты: когда, где, что нужно размещать. Это очень большой объем работы, я понимаю. И нужно внимательно смотреть за своими помощниками. Ведь многие управляющие потом признаются, что виноват помощник. Может быть, профсоюз АУ сможет изменить ситуацию в их сторону. Потому что, проанализировав практику дисквалификаций, я шокирована: ни одного серьезного нарушения, только ЕФРСБ.

Мое мнение: дисквалификация может применяться, когда либо поздно разместил информацию (на месяц, на два опоздал), либо совсем не разместил. Тут — один-два дня, не более. Публикуйте лучше все во всех процедурах. Тем самым вы убережете себя от дисквалификации. Потому что волна дисквалификаций пошла по стране, она не останавливается, и все инстанции оставляют эти решения в силе. Поэтому повнимательнее.

Андрей Логвинович, проректор, заведующий базовой кафедрой антикризисного управления и финансового оздоровления Международного банковского института

Главное при подготовке арбитражного управляющего — научить его понимать и толковать законодательство. Обучая будущих управляющих, мы действительно рассказываем, что это очень рисковая профессия. И вопрос их привлечения к ответственности — не столько дисквалификация, сколько взыскание убытков, гарантирующее впоследствии гораздо большие проблемы, — он очень важен.

Важно понимать, что управляющий должен делать, а что — нет. Должен ли искать имущество должника–физлица? Мы при прочтении закона увидели однозначный ответ: не должен. А должен ли он искать основания для оспаривания сделок? Кредиторы говорят, что да, за последние 300 лет все оспорить. Но мы смотрим: если собрание решило — тогда да. Это обязанность. А если обращается отдельный кредитор — то не факт.

Но гораздо более серьезная проблема в другом. Приходит к нам человек, говорит: я хочу стать арбитражным управляющим, мы его обучаем. Потом он идет на практику, а там ему говорят: это все ерунда, все не так. Нет ни у судов, ни у Росреестра понимания, как правильно учить арбитражных управляющих. Нам часто студенты говорят: вот вы нас учите так, а такой–то судья говорит прямо противоположное. Мы отвечаем: да, мы знаем, что такой–то судья говорит иначе. Например, он всегда во всех процессах говорит, что управляющий должен узнавать о новых сведениях, внесенных в реестр, в тот момент, когда эти сведения туда внесены. Вот такая позиция, неоднократно им высказываемая. Это мы понимаем, действительно есть отдельные позиции отдельных судей по отдельным вопросам. Но это не меняет само существо вопроса.

Вы можете пойти по пути наименьшего сопротивления и действительно публиковать все. А можете спросить: где написано, что конкретно вот это надо публиковать?

Где написано в норме подзаконного акта, что вы должны что–то истребовать у регистрирующих органов, если должник сам что–то не предоставляет? Управляющие, когда приходят в суд с ходатайством об истребовании доказательств, у судьи всегда спрашивают: а вы сами пробовали запросить? Так вот, нигде в законе не написано, что управляющий должен что–то запрашивать. Суд истребует, а не мы. Не надо усложнять процедуру, которая уже описана в законе.

Вопрос в одном: будете вы спорить, доказывать — или нет? Я полагаю, что в этом ключе мы должны продолжать работу. Мы должны готовить управляющих, которые не зашорены в своем мышлении, а взвешивают решения, выносят их на рассмотрение кредиторов и доказывают необходимость проведения процедуры в определенном направлении.